Идеальная пара

Гарри язвительно усмехнулся.

– Семью? – переспросил он. – Ты хочешь сказать, детей?

– Именно это обычно входит в понятие «семья».

– Значит, ты ему ничего не сказала.

Она молча покачала головой, с мольбой глядя на него, как будто молила его о спасении.

– Прошу тебя, – наконец прошептала она. Гарри улыбнулся.

– Ты не перестаешь удивлять меня, Фелисия. Ты хочешь мне сказать, что – сколько уже прошло, десять лет? – за эти годы ты не призналась этому бедняге, что не можешь больше иметь детей? – У него на лице появилось такое выражение, будто он только что узнал, что кто-то сыграл злую шутку с тем, кто был ему неприятен. – Значит, бедняга ждет, что ты народишь ему детей, как только вы официально вступите в брак? Ты не сказала ему даже об этом?

Фелисия покачала головой.

– Я не смогла, – чуть слышно вымолвила она. Гарри потребовал счет.

– Ну и ну, – самодовольно усмехнулся он. – Мы все пленники своего прошлого, верно? – Он подмигнул ей и отсчитал деньги, разглаживая пальцами пятифунтовые купюры – привередливый во всем, даже там, где дело касалось денег. В Лэнглите у его камердинера была небольшая машинка с ручкой, вроде той, какую французы используют для чистки овощей, которой тот каждый вечер полировал монеты из кошелька лорда Лайла, чтобы утром они сияли как новые.

Гарри встал и любезно подал руку Фелисии – он был из тех мужчин, которые на людях держатся с женщинами, со всеми женщинами, с церемонной вежливостью девятнадцатого века. На людях Гарри Лайл мог заставить женщину почувствовать себя королевой – нет, сидящей на троне королевой! – но наедине он получал от нее все что хотел с помощью кулаков, а случалось, и кнута.

– Ты сама все уладишь с Чарльзом, – сказал он. – Я говорю о переезде Порции ко мне. – Это была не просьба, а приказ, и ее ответ его даже не интересовал. – Боже, сколько в тебе чувственности! – произнес он, поднося ее руку к губам. – Интересно, твой Робби понимает, как ему повезло? – Он отпустил ее руку и рассмеялся. – Сомневаюсь, – прошептал он. Потом он открыл дверь и исчез.

В первое мгновение Фелисии показалось, что она увидела огонь и почувствовала запах серы. Швейцар вызвал ей кэб и она отправилась домой; настроение у нее было таким же унылым, как холодный лондонский дождь.

Единственным человеком, с кем она могла поговорить, был Робби – но именно ему она никогда и ни за что не сказала бы правду.

Сцена девятая

Пар шипел, горячие песчинки наполняли воздух, плавая в густом желтом тумане, который клочьями поднимался к закопченной крыше; где-то высоко вверху несколько тусклых фонарей едва пробивали мрачный сумрак Паддингтонского вокзала.

– «Грань между добром и злом, сотрись. Сквозь пар гнилой помчимся ввысь», [54] – процитировал Тоби Иден, добавляя к холодным влажным испарениям кольцо дыма из своей трубки. Он был одет в длинное просторное пальто, как у Шерлока Холмса, сшитое из толстого твида, такого грубого и пестрого, что оно походило на лошадиную попону; в руках он держал старомодный кожаный саквояж, какой возил с собой Филеас Фогг. [55]

Рядом с ним шел Робби, одетый в дорогой плащ «Берберри» на кашемировой подкладке и одну из своих шляп, которые благодаря ему стали так популярны.

54

У. Шекспир «Макбет», здесь и далее перевод Ю. Корнеева.

55

Филеас Фогг – англичанин, герой романа Жюля Верна «Вокруг света в 80 дней».

– Этот туман был бы очень кстати в сцене с ведьмами в «Макбете», – согласился он.

– Безусловно! – Иден вытаращил глаза, будто ведьмы уже появились. – Но все же я считаю, что мы совершаем ошибку, открывая гастроли «Макбетом».

В течение двух месяцев, пока они играли «Антония и Клеопатру», вопрос о том, какую следующую пьесу будет ставить Роберт Вейн, постоянно занимал его самого и коллег. Ему с самого начала было ясно, что им надо поехать на гастроли в провинцию. Что касается пьесы, то, несмотря на сомнения Тоби, мысли Вейна все чаще обращались к «Макбету», частично потому что там была отличная роль для Фелисии. К сожалению, в театре бытовало мнение, что эта пьеса приносит несчастье, но Робби не был суеверным, а если бы даже и был, то он видел блестящую возможность для Фелисии выйти на сцену в роли леди Макбет, которую нельзя было упускать.

– Это был мой жребий. – Занимая в театре одинаковое положение, Вейн и Иден всегда решали вопрос, кто какую роль будет играть, бросая жребий – таков был уговор, против которого Вейн не возражал, потому что все знали, что Идену постоянно не везло. Они бросили монету, чтобы решить, какой пьесой открывать гастроли; Вейн сказал «орел» и выиграл, выбрав «Макбета». Потом они бросили монету, чтобы посмотреть, кто будет играть Макбета, и опять Вейн выиграл. Тоби Идену досталась роль Банко – поскольку он любил роли, в которых мог изображать призрака, то не расстроился. Кроме того, в следующий раз выбор пьесы и его роли в ней будет за ним. Между этими двумя актерами даже не было духа соперничества – они давно заключили между собой мир и решили, что чем состязаться друг с другом, лучше они оба будут соперничать с Филипом Чагрином.

– Ты честно выиграл его, старина. Без сомнения, из тебя получится отличный Макбет – почему бы нет?

Как большинство англичан, Роберт Вейн любил поезда, особенно потому, что они составляли часть его актерской жизни. В Голливуде его возили на студию на машине по безлюдным, окаймленным пальмами улицам, но настоящей работой актера он считал то, чтобы нести драматическое искусство людям. Вся его юность прошла в театральных общежитиях и привокзальных гостиницах по всей Англии, и поезда казались ему неотъемлемой частью его искусства.

Тоби Иден понизил голос до шепота – сценического шепота, который был хорошо слышен в самых больших театральных залах и который сейчас легко перекрыл шум нескольких железнодорожных составов.

– Тебе нечего беспокоиться, приятель, – продолжал он. – Все будет отлично – если ты не допустишь ошибки и не станешь играть Макбета шотландцем, как если бы он был сэром Гарри Лодером, [56] выступающим с номером в шотландском мюзик-холле… Нет-нет, я знаю, ты этого не сделаешь, но это ловушка, в которую попадались даже самые лучшие актеры. Но главное, меня беспокоит, сможет ли Лисия вытянуть леди Макбет. Роль чертовски тяжелая. Ни одного светлого пятна – сплошное убийство и безумие.

56

Гарри Лодер (1870–1950) – шотландский певец, исполнитель народных шотландских песен и баллад, часто собственного сочинения.

– Она справится, Тоби. Она хочет ее играть.

– Ну, конечно. Вопрос в том, есть ли в этом смысл.

– Ты же видел, как она сыграла Клеопатру.

– Но это совершенно другое дело, старина. Клеопатра – это забава, разве ты не видишь? Там все строится на удовольствии. Даже когда она решает положить конец своей жизни, она делает это с настроением – корзинка с винными ягодами, а под ними – змеи, представляешь! Но леди Макбет – тут уже не до веселья. Она по-настоящему безумна и к тому же весьма угрюма. Я не знаю ни одной актрисы, которую не угнетала бы эта роль.

– Не стоит беспокоиться, Тоби, поверь мне.

– Ну, тебе, конечно, виднее… Эй, носильщик, мы пришли!

Носильщики, шедшие впереди, остановились и начали загружать вещи в вагон первого класса. Издали казалось, что для всего просто не хватит места. Одних чемоданов Фелисии – белых, кожаных, купленных за большие деньги для ее печально известной поездки в Голливуд – было столько, что для них, наверное, был нужен целый вагон. Далеко в конце платформы шествовала и сама Фелисия в сопровождении Филипа Чагрина и своей горничной, послав «мужчин», как она выразилась, вперед заниматься багажом, тем самым несколько обидев Чагрина. На всем пути по перрону Фелисию сопровождал восторженный свист солдат, высунувшихся из окон вагонов.