Идеальная пара

– Мне наплевать на Комисарского, – сказала она. – Я не буду произносить свои слова в кромешной тьме. Публика платит за то, чтобы видеть пьесу. И меня в ней.

И менее значительные мужчины, старше по возрасту и более влиятельные, отступили бы. Но Пентекост не моргнул и глазом.

– Да, – спокойно сказал он, – вы абсолютно правы. Добрые жители Манчестера захотят увидеть звезд, если они за это заплатили. И конечно, кто же откажется увидеть вас, мисс Лайл? В Манчестере и в лучшие времена было мало красоты. Я не думаю, что среди зрителей будет хоть одна душа, которая сможет даже на минуту оторвать от вас свой взгляд.

– Все будет зависеть от того, смогут ли они меня увидеть или нет.

– Понимаю. Но я думаю, что даже при самом тусклом свете вы будете сиять.

– Не трудитесь льстить мне, мистер Пентекост. Я слышала похвалы от более важных персон.

Фелисия повернулась к Робби.

– Неужели я требую слишком многого, когда прошу провести со мной репетицию и чтобы при этом паршивая пресса не стояла у меня за спиной? Я имею в виду, когда ты наконец снизойдешь до того, чтобы дать мне возможность репетировать!

У стоявших вокруг Робби людей разом перехватило дыхание. Трудно было бы найти где-то еще полдюжины мужчин, которые явно захотели одновременно исчезнуть – за исключением Пентекоста, которого эта перепалка забавляла и приводила в восторг, потому что он, без сомнения, фиксировал каждое слово.

Конечно, Фелисия знала, насколько люди могли быть преданы Робби, но это только подогревало ее гнев. Робби обожали все, включая самых простых рабочих сцены. Он имел «связь с народом», совсем как Генрих Пятый, обладал даром заставить всех почувствовать, что они являются самой важной частью постановки, что их проблемы интересуют его не меньше, чем его собственные – тогда как она была просто капризной звездой, требовательной голливудской стервой-богиней.

Она перехватила взгляд Робби – мгновенную вспышку гнева, которую он тут же подавил. На его лице появилась улыбка многострадального терпения.

– Конечно, дорогая, – мягко сказал он. – Сейчас все будет готово. – Он повернулся к Пентекосту. – Гиллам, если тебя не затруднит…

– Нисколько! Я исчезаю. – Пентекост понимающе улыбнулся и чуть заметно подмигнул Робби. Закурив сигарету – «Вейнс», заметила Фелисия, удивляясь, где он сумел их достать, – он покинул сцену.

– Неужели нам так необходимо, чтобы этот прыщавый мальчишка был при тебе во время репетиций, как Босуэлл при докторе Джонсоне? [62]

62

Джеймс Босуэлл (1740–1795) – шотландский юрист и биограф Сэмюэла Джонсона (1709–1784), выдающегося английского лексикографа и критика.

– Ну что ты, дорогая, Гиллам совсем не прыщавый. И он весьма умен – такого парня не часто встретишь в провинциальной газете. Я думаю, он может нам пригодиться, но если он тебе мешает, я попрошу его не попадаться тебе на глаза.

– Не попадаться на глаза! Пусть совсем убирается отсюда!

Робби открыл было рот, чтобы ответить ей, но не успел произнести и слова, как появился помощник режиссера. Пробормотав извинения, он сообщил, что декорация крепостной стены для Дунсинана была повреждена при перевозке и теперь плотникам придется работать над ней всю ночь. Робби еще не выслушал его до конца, как его окружили люди: кто с чертежами, кто с костюмами, кто с бумагами, которые нужно было подписать. Актеры жаловались на свои тесные гримерные, осветители возмущались плохой электропроводкой в театре, декоратор ругал рабочих сцены за то, что они недостаточно бережно обращаются с декорациями, даже костюмер Тоби Идена был здесь с просьбой оценить новый вариант грима для сцены с призраком Банко. Начался какой-то хаос, все требовали внимания Робби, когда он должен был репетировать с ней. Фелисия с нетерпением ждала возвращения Филипа Чагрина, и, честно сказать, Робби тоже его ждал.

– Всего пять минут, дорогая! – крикнул он ей. – Ни минуты больше, обещаю.

Она бросила на него взгляд, от которого засохло бы здоровое дерево в цвету, спустилась со сцены, ушла к себе в гримуборную и, захлопнув дверь, заперлась там.

Пошел он к черту, мысленно сказала она. Как он смеет, она не его… Фелисия в сердцах попыталась подобрать подходящее слово, но это оказалось непросто. Она не была женой Робби, но с другой стороны, ее нельзя было назвать и его любовницей, не нравилось ей и фраза «постоянная спутница», которую применительно к ней повторяли разделы светской хроники американских газет.

Она прошлась по комнате и остановилась у зеркала, чтобы полюбоваться собой, недоумевая, как Робби и любой другой мужчина может быть равнодушным к ней. Для леди Макбет она распустила волосы, которые теперь обрамляли ее бледное лицо; ее выразительные глаза были оттенены гримом, для губ она выбрала, после обсуждения с Филипом, красную помаду, что придавало ее лицу почти плотоядное выражение. Она выглядела прекрасной и пугающей, именно такой женщиной, с которой любой мужчина захотел бы переспать, но которую каждый, кроме очень смелых, счел бы достаточно опасной, чтобы остаться с ней навсегда.

Неужели именно такой она предстает перед Робби? Фелисия сбросила костюм, надела старый халат и принялась втирать кольдкрем в кожу, чтобы снять грим, который она делала с такой тщательностью. Ей потребовался почти час, чтобы загримироваться.

Она с остервенением терла свое лицо, подгоняемая беспокойством, что грим так и не сойдет и она будет обречена до конца жизни оставаться в роли леди Макбет, смывающей кровь со своих рук…

Она взглянула на маленькие дорожные часы от Картье – подарок Робби в их счастливые дни. Они показывали половину пятого, а она уже была в театре с одиннадцати часов, дожидаясь пока Робби порепетирует с ней. Даже если сейчас он все-таки решит начать репетицию, ей потребуется час, чтобы вновь загримироваться. Ну тогда ему придется подождать, черт бы его побрал! – злорадно подумала она.

Послышался стук в дверь.

– Уходи, – спокойно сказала она. Из ящика туалетного столика она достала фляжку и, вопреки указаниям врача, налила себе стакан, но главное – это было против ее собственных привычек. Она никогда не пила в одиночестве у себя в гримуборной – она знала, что тот, кто так делает, долго не протянет. Можно было выпить с кем-нибудь, что она часто делала, можно было пойти куда-то после спектакля и напиться в стельку, но напиваться в одиночку – самое худшее, что могла сделать актриса. И она отставила стакан в сторону.

Стук повторился, на этот раз настойчивее. Ну хорошо, сказала она себе, если Робби хочет загладить свою вину, пусть войдет. Она закурила, потом подошла к двери и отперла ее.

– Можешь войти, – сказала она. – Я уже одета.

Но вошел не Робби, а Пентекост. Фелисия плотнее запахнула на себе халат и посмотрела ему в глаза.

– Какого черта вам здесь надо? – спросила она. – Если мистер Вейн хочет начать репетицию, он может сам прийти и пригласить меня.

Пентекост улыбнулся. Она с удовлетворением отметила, что у него ужасные зубы.

– Несомненно, он может, и он, несомненно, придет. Но я пришел не для этого.

Фелисия не могла не восхищаться выдержкой этого молодого человека. Он был всего лишь провинциальным журналистом, только что окончившим университет, но он совершенно свободно чувствовал себя в ее гримуборной.

– Тогда для чего вы пришли? – спросила она.

Пентекост спокойно посмотрел на нее. Он заметил стакан на туалетном столике, и в его глазах мелькнула насмешка, как будто она только что подтвердила самые худшие слухи о своем поведении.