Идеальное тело Пятачка

Новой супругой Герман не обзавелся (наверное, опасается привести в семью охотницу за наследством), Эрика превратилась в неразумное дитя, а Михаил наркоман. И никакие миллионы не вернут господину Кнабе веру в любовь и не разбудят разум его дочери. Может, хоть с Мишей ему повезет? Иногда нездоровое пристрастие поддается лечению.

Почему я веду речь о наркотиках, если Кнабе назвал сына алкоголиком?

Я обладаю отлично развитым обонянием, наверное, веду свой род от древнего человека, который вынюхивал для своего племени мамонта или другой объект охоты. Но сегодня мой сверхчувствительный нос не уловил ни малейшего намека на спиртное. Михаил стоял вплотную ко мне, дышал буквально в лицо, и я могу с уверенностью сказать: хам не прикасался к бутылке. Судя по расширенным зрачкам и постоянному шмыганию носом, неадекватное поведение младшего Кнабе вызвано ударной дозой кокаина. А Герман Вольфович не может признаться: мой сын наркоман. Поэтому и соврал про алкоголизм.

Людям важно сохранить реноме даже в безнадежной ситуации. Мать, чей отпрыск попал в тюрьму за воровство, воскликнет: «Он не убийца!» Ей хочется думать, что ее сын не хуже всех, есть на свете совсем уж отвязные подонки. Вот и Герману Вольфовичу кажется: пьяница – это еще не дно. А хуже наркомании ничего нет.

Глава 19

Мало-помалу я стала ориентироваться в доме, поэтому добралась до своей спальни без приключений. Быстро приняла душ и, несмотря на относительно ранний час, залезла под одеяло. К сожалению, я принадлежу к той категории людей, которые тяжело переносят любые скандалы. Если при мне начинается выяснение отношений, у меня всегда душа уходит в пятки.

В детстве, когда мои родители принимались орать друг на друга, рано или поздно у отца вырывалась фраза:

– И дочь пошла в тебя, дуру, потому и носит из школы тройки!

– От кролика не родится лев! – отбивалась мать. – Танька ленивая и неаккуратная, как папашка!

Я вжималась в матрац, натягивала на голову одеяло, пыталась дышать бесшумно и непременно давала самой себе несбыточные обещания: стану отличницей, буду три раза в неделю убирать квартиру, никогда больше не забуду дома мешок со сменной обувью, а в школе – пенал с ручками. Родители начнут гордиться дочерью, забудут про ссоры, станут приглашать гостей, танцевать под магнитофон – короче, вести себя, как папа и мама Веры Гордеевой. Но благого порыва мне хватало на пару дней. В понедельник я мыла в квартире полы, во вторник приносила «пять» по географии, а в среду забывала записать задание в дневник...

И в конце концов настал момент, когда я задала себе простой вопрос: почему меня всегда ругают? Гордеева учится намного хуже, в моем дневнике поровну четверок и троек, из класса в класс я перехожу без переэкзаменовок, а Верка обвешана двойками и в пятнадцать лет сидит с шестиклашками, потому что она злостная второгодница. Но ее предки – веселые люди, у них гуляют гости, отец ходит с Гордеевой на каток, мама шьет ей платья, и никто не говорит Вере, как мне: «Любовь родителей надо заслужить отличной учебой и примерным поведением. Даром ничего не дается». Но Гордеевой-то мамина нежность достается просто так! Может, мои предки лаются не из-за плохой дочери, а потому что не способны наладить личные отношения, вот и ищут виноватого?

Я не могла вспомнить ни одного раза, когда бы мать или отец провели со мной выходные. Даже на Новый год они уходили к приятелям, оставив нас с бабушкой вдвоем. Мама не обнимала меня, не целовала, не хвалила, не пела песенок на ночь, не читала сказок, ее внимание можно было привлечь только плохими отметками или проказами. Но я предпочитала вести себя хорошо, а двойки приносила не из-за лени, а по тупости. Мне не давались математика, химия, физика, астрономия – короче, все науки, где цифр было больше, чем букв. Не могла я припомнить и своего желания посекретничать с мамой, поделиться с ней радостью или горем. Об отце я уж и не говорю, о нем можно сказать только одно: он был. Утром уходил на работу, вечером возвращался. Причем, как правило, папа открывал дверь в квартиру, когда я уже спала.

– Татьяна, тебе повезло, – частенько повторяла наша классная руководительница, – ты живешь в полной семье: мама, папа, бабушка. Но ты не ценишь своего счастья, постоянно ходишь надувшись. Посмотри на Зою, у той одна мать, зато девочку все любят за веселый нрав.

Ну и как я могла объяснить преподавательнице, что у Зои в доме живут собака, кошка, хомяки, а ее мать не имеет ничего против одноклассников, которые приходят в гости? Зою не пилят, не ругают, не называют позором семьи, и ее мама, Тамара Николаевна, никогда не вопит истошным голосом на мужа, которого у нее нет:

– Куда подевал зарплату? Снова заначку заныкал? Мы с голоду подохнем!

Я обожала бывать у Зои. Тетя Тамара ставила на стол отварную картошку, миску с домашней квашеной капустой, бутылку подсолнечного масла и говорила:

– Чем богаты, тем и рады.

А еще тетя Тамара пекла удивительно вкусное печенье. Правда, оно было очень твердое, мы размачивали его в чае и с удовольствием грызли.

У нас дома были и колбаса, и котлеты, и зефир, и конфеты, но они застревали в горле под постоянные свары родителей. А когда я в четвертом классе попыталась привести к себе подругу, мама не впустила ее в квартиру, заявив ей в лицо:

– Я только полы помыла, натопчешь. И диван у Тани новый, на него еще чехол не сшили, протрете дорогую обивку.

Так откуда взяться у меня веселому характеру...

Генза внезапно зашевелился. По моим щекам быстро забегала маленькая влажная, но совсем не противная тряпочка – рукохвост языком слизывал слезы, которые полились у меня из глаз. Я прошептала:

– Спасибо, милый.

Гензель заурчал, затем стал тихо пощелкивать языком. Похоже, зверек очень эмоционален, чутко улавливает чужое настроение.

Я погладила Гензу.

– Давай спать, все хорошо. Прошлое переделать нельзя. Да, у меня не было счастливого детства, но и ужасным его нельзя назвать. Зато настоящее и будущее зависят только от меня, я могу стать счастливой сейчас и оставаться такой до конца жизни. Больше не буду рыдать от жалости к себе, лучше потратить время на...

– Пожар! Пожар! Горим! – истошно завопил из коридора чей-то голос.

Завыла сирена, захлопали двери.

– Пожар, пожар, горим! – надрывался кто-то.

Я стряхнула оцепенение, накинула халат и, прикрывая рукой голову Гензы, кинулась из комнаты.

Воющий звук толкал меня в спину, я бежала изо всех сил. Выскочила во двор, перевела дух, оглянулась и увидела, что остальные жители имения столпились у фонтана.

Устыдившись собственной трусости, я постаралась незаметно присоединиться к толпе. Маневр удался, все смотрели на дом.

– Что стоите? Посмотрите, кого нет! – приказал Костя.

– Светланы, – робко сказала горничная Роза.

– Она уволилась, – быстро пояснила Надя.

– Когда? – удивилась Роза.

– Сегодня. Взяла вещи – и адью, – сообщила Надежда.

– Но почему? – воскликнула Роза. – Светке тут нравилось.

– Не о том говорите! – рассердился Костя. – У нас пожарная тревога.

– А где хозяева? – опомнилась Надя.

Костя махнул рукой в глубь сада:

– В беседке.

Похоже, Костю здесь слушались так же, как Лауру Карловну, и он оказался единственным, кто не потерял головы и не впал в панику. Мастер на все руки взял на себя командование людьми и распоряжался, как опытный сотрудник МЧС.