Идеальный дуэт. Кода

– Ох, Сэм, мне так жаль, – тихо прошептала я. – Я сделала ошибку, прилетев. Я волновалась о тебе и твоем папе.

– Ты можешь остаться, если хочешь, я не собирался от тебя убегать.

Мои глаза застили слезы, которые я так долго сдерживала.

– Я хочу остаться, я правда хочу. Но я – не то, что твоему папе сейчас нужно. Я сделаю все только хуже.

– Хуже уже некуда, – пробормотал Сэм.

Я закрыла глаза, и слезы пролились.

– Ты ведь позаботишься о папе, правда?

– Да.

– Сэмми, я хочу, чтобы ты знал, что я всегда рядом. Моя дверь всегда открыта. Пожалуйста, звони мне в любое время, если понадобится поговорить.

– Ладно.

И вдруг я вновь очутилась на больничной койке одним небывало теплым декабрьским днем.

«Я люблю тебя».

Эти слова так и не слетели с моих губ. Я помнила, как держала Ноа за руку, пока мы втроем тесно прижимались друг к другу на крохотной больничной койке. В то мгновение я чувствовала себя переполненной эмоциями; чувствовала, что меня любят самой чистой любовью на свете. Я чувствовала себя так, словно нашла свою семью… свой дом.

Дом – там, где сердце, и я боялась, что мое сердце навсегда останется в Нью-Йорке.

– Я скучаю по тебе, Сэм, – выдавила я, двумя пальцами стирая из-под глаз потеки туши. – Передай папе, что мне жаль.

– Ладно, – повторил он.

Я закрыла глаза, пытаясь найти еще какие-то слова. Слова получше. Сэмюэль Хейз перенес больше душевных травм за свои короткие десять лет, чем большинство людей переносят за всю жизнь. Тот жизнерадостный, невинный мальчик, которого я полюбила и которого стала буквально обожать, выглядел таким потерянным. Он был слишком юн, чтобы быть настолько сломленным. Я переживала о том, что Сэма ждали впереди еще более мрачные дни, и мне было нужно, чтобы он знал, что я всегда буду на связи, если вдруг понадоблюсь ему.

– Пожалуйста, пообещай, что позвонишь мне, если тебе когда-нибудь станет слишком грустно. Я всегда буду твоим другом, – попросила его я.

Последовала долгая пауза, прежде чем дрожащий голосок Сэма эхом отозвался в трубке.

– Обещаю.

Прошло три часа, а я так и не встала со своего жесткого, тесного кресла в зале ожидания аэропорта. Я подтянула колени к груди и смотрела, как разные люди вплывают и выплывают из поля моего зрения. Им всем нужно было куда-то попасть, кого-то увидеть. Их всех буквально по ту сторону посадочного терминала ожидали великие приключения и новые воспоминания.

Но у меня ничего такого не было. Самые теплые мои воспоминания останутся позади, в городе, который все еще преследовал меня, словно призрак, день за днем.

Я просто возвращалась к той жизни, которую сама выбрала.

* * *

Ноа

Я сидел рядом с матерью и отцом в гостиной со своими потрепанными нервами и каким-то гулким ощущением в костях. Моя нога беспокойно дрыгалась перед самодельным журнальным столиком, который Бет несколько месяцев вручную изготавливала в нашем гараже.

В голове промелькнул образ ее, стоящей на коленях, шкурящей древесину кусочком наждачной бумаги. Она была покрыта глянцевым блеском пота и брызгами алебастровой краски марки «Шервин Уилльямс».

– Почему бы нам просто не купить стол? – поинтересовался я, улыбаясь, и сунул руки в карманы, стоя у подножия ступенек гаража.

Она смахнула упавшую ей на глаза прядь волос цвета шампанского.

– А зачем нам его покупать, если я могу сделать сама? – возразила она, подмигнув.

Я не стал спорить. Я никогда не спорил.

Мы никогда не спорили.

И долгое время я находил этот аспект наших отношений странным. Любовь ведь должна обжигать и разъедать. Она должна пожирать все наносные слои и опалять нежную сердцевину, сокрытую внутри.

Я поднял голову и моргнул пересохшими веками, когда мать начала трещать о гробах из красного дерева с ящичками для памятных вещиц.

– Тебе разве не кажется, что это будет славно, Ноа? – поинтересовалась она. Ее черные как смоль ногти царапнули по вееру брошюрок разных похоронных бюро.

Сэм забрал своих братьев наверх, порисовать и помастерить поделки, пока я пытался прояснить мучительные частности похорон моей жены. Я с каменным лицом уставился прямо перед собой и промямлил что-то в знак согласия.

– Медь тоже выглядит потрясающе, как тебе кажется? – продолжала она.

Мой отец прочистил горло:

– Люси, да ему все равно, пусть гроб будет хоть из бриллиантов, хоть из папье-маше. Выбери какой-нибудь, и поехали дальше.

Она постучала своим костлявым пальцем по одному из дизайнов и поджала губы.

– Что ж, славно. Тогда возьмем этот.

Я вздохнул, откидываясь на спинку дивана. Мой отец был прав. Меня ни в коей мере не интересовали ни внешний вид гробов, ни цветочные композиции, ни выбор поставщика провизии. Все, что меня волновало, – это как пережить еще один день и убедиться, что мои дети пройдут через все это с минимальными душевными травмами и шрамами.

Бет умерла. Было без разницы, пускай ее гроб хоть в розовый горошек покрасят, от этого она станет не менее мертвой. А учитывая тот факт, что семья Бет вверила мне полный контроль над деталями поминальной службы, то я был бы вовсе и не против остановиться на розовом горошке.

Родителей Бет оповестили вскоре после страшной находки. Они жили в Сан-Диего и собирались прилететь на поминальную службу по своей дочери. Бет никогда не была близка с родителями – она воспитывалась в строгой религиозной семье, которая резко воспротивилась идее Бет о том, чтобы покинуть Калифорнию и начать новую жизнь на другом конце страны. Когда она забеременела вне брака от мужчины, не желавшего иметь ничего общего с ребенком, ее родители и вовсе фактически отреклись от нее. Я никогда не встречался ни с ее матерью, ни с отцом и как-то не горел желанием делать это сейчас. Какая-то часть меня почти хотела настоять на розовом горошке по той единственной причине, что он их наверняка выбесит.

– Милый, а кто там приходил?

Металлический голос моей матери перебил поток моих мыслей. Я потер ладонями ткань своих потрепанных джинсов, когда воспоминание о неожиданном визите Челси пронзило меня, словно попавшая точно в цель пуля.

Да чтоб я знал.

– Кейден сказал, что приходила красивая девушка, – намекнула мне мама. – Твоя подруга?

Мне не хотелось об этом говорить. Мне вообще ни о чем говорить не хотелось.

Мои родители встречались с Челси на вечеринке в честь возвращения Сэма домой шесть лет назад, но они не знали, что между нами произошло. Они не знали, что она перевернула мою вселенную с ног на голову и раскрутила вокруг ее оси. Они не знали, что мой обласканный критиками альбом «Дуэт» был практически весь написан о Челси Комбс и о том, как она пропустила мое несчастное сердце через мясорубку. Они не знали, что я больше года отвергал предложения Бет сходить на свидание, потому что не мог выкинуть из головы глаза-океаны Челси.