Идеальный враг

— Три миллиона на взвод… Это же по сто тысяч на человека!

— Примерно так и есть, — согласился Цеце. — Неплохой куш, не правда ли? И делать ничего не надо — лишь лучше всех выполнять свою работу.

— И за что начисляются очки? — поинтересовался Павел.

— За все, — сказал Рыжий. — Но в основном за убитых экстерров. Если тебе интересно, завтра принесу правила.

— И неужели никто не пытался приписать себе побольше баллов?

— Обмануть систему непросто, — сказал Гнутый. — Конечно, приписки бывают. Но редко, и в основном по мелочам. Уж больно велик риск. Если обман будет раскрыт, позор на весь мир обеспечен, да и с Игрой можно навсегда распрощаться.

— Три миллиона… — пробормотал Павел, прикидывая, на что можно было бы потратить такую сумму. — Сто тысяч на человека…

— Дело не только в деньгах, — сказал Гнутый — В прошлогодней Игре победил взвод сержанта Шишеля — я встречался с ним в Новой Зеландии. И знаете, где сейчас эти ребята?

— На Ямайке, — сказал Цеце, вздохнув, и мечтательно закатил глаза. — Земной рай!

— Победители Игры могут сами выбирать место службы, — сказал Рыжий.

— Если захотят служить дальше, — добавил Гнутый. Они замолчали, думая об одном и том же, мечтая…

Первым очнулся Гнутый.

— Ладно, нам пора, — сказал он. — А то как бы док не пришел.

— На днях обязательно заглянем еще, — сказал Цеце. Рыжий просто кивнул.

Они ушли, не затягивая прощание. Тихо закрылась дверь, и в палате снова стало пусто и одиноко.

Павел полежал чуть-чуть, глядя в потолок, собираясь с мыслями, потом вздохнул, заставил себя улыбнуться, громким голосом велел диктофону включиться и, выдержав паузу, стал размеренно, обдумывая каждую фразу, надиктовывать полученные от товарищей новости.

2

Три дня прошло, а казалось, что целая неделя.

Павел уже стал привыкать к новому распорядку. Он много спал. Ел, когда хотел и сколько хотел. Делал дневниковые записи. Разговаривал с навещающими его друзьями, с мамой и девчонками, с доктором. Он много думал, особенно жутковато тихими ночами, когда сон не шел и просыпалась боль. Мысли его были аморфны, неконкретны. Часто он грезил, теряя связь с реальностью, и тогда какие-то странные непознаваемые образы наводняли его сознание.

С первого июля все системы, все службы и подразделения Форпоста начали функционировать в нормальном режиме боевого дежурства, но для Павла перемены эти прошли незамеченными. Разве только товарищи стали приходить чуть реже. И новости, которые они приносили, несколько изменились: меньше стало бытовых подробностей, больше разговоров об оружии, о предстоящих рейдах, о разведывательных данных по зоне ответственности Форпоста.

Слушая рассказы товарищей, Павел чувствовал себя заключенным. Он был заперт в четырех стенах, они отгораживали его от настоящей жизни, и он ничего не мог с этим поделать.

Док, терпеливо выслушивая жалобы пациента, говорил, что лечение продлится никак не меньше двух недель.

Две недели в заключении, и это в то самое время, когда Форпост только начинает работу! Это была самая большая несправедливость в жизни Павла. По крайней мере так считал он сам.

Дни, проведенные на больничной койке, изменили его.

Павел стал более раздражительным, возбудимым. Теперь он почти не улыбался, а шутки его стали колкими. Впрочем, Павел этого не замечал. И только когда приходила Тина, он снова становился собой

3

— Мы уезжаем завтра, — сказала Тина, глядя Павлу в глаза. — Рано утром. Зайти к тебе не будет возможности.

Мама, стоя за кроватью, украдкой вытирала слезы. Серьезная Наташа сидела на постели, осторожно держала брата за пальцы, высунувшиеся из гипсовой скорлупы.

— Я вам буду писать, — сказал Павел. — Вы за меня не волнуйтесь, я поправлюсь.

— Доктор сказал, что у тебя все будет в порядке, — сказала Тина, чуть улыбнувшись. — Даже нос твой останется прямым.

— Вы уж извините меня, что так получилось, — вздохнув, сказал Павел. — Испортил вам весь отдых.

— Ну что ты, сынок. — Мама положила мокрую от слез руку ему на лоб. — Мы очень рады, что побыли у тебя. Вчера твои товарищи приходили к нам в гостиницу, рассказывали о тебе много хорошего… Ты все сделал правильно. Не переживай.

Наташа сжала ладонь брата.

— У меня для тебя подарок. — Она расстегнула свою маленькую сумочку, сунула в нее руку.

— Что там у тебя? — улыбнулся сестренке Павел.

— Это тебе на счастье. — Наташа зажала что-то в руке. — Месяц назад мы классом ездили в Крым, и на пляже я нашла это… — Она разжала кулак. На маленькой ладошке лежала старинная монетка. — Учитель сказал, что раньше была такая примета — бросать деньги, чтобы потом вернуться на это место… — Наташа вложила монетку в руку брату. Сказала с нажимом: — Я хочу чтобы ты вернулся.

— Спасибо, — сказал Павел. — Может быть, мне скоро дадут отпуск. И я приеду к вам.

— Будем ждать…

Они говорили еще долго, все никак не могли наговориться, не могли расстаться. Они понимали, что сегодняшний разговор последний и не известно, когда еще доведется встретиться. Наконец мама поманила за собой дочку:

— Пойдем, Ната. Подождем Тину на улице.

Они поцеловали Павла, прижались к нему на прощание, потом одинаково отстранились, словно оторвались, и вместе вышли из палаты, синхронно оглянувшись на пороге.

Павел и Тина остались наедине.

Какое-то время они напряженно смотрели друг на друга, словно хотели запечатлеть в памяти этот момент. Потом Тина, разом обмякнув, потянулась вперед, всхлипнула, выдохнула:

— Паша!

Он приобнял ее, чувствуя себя страшно неловким.

— Помнишь, что ты мне обещал? — спросила она, уткнувшись в его плечо.

— Когда?

— Ночью. Возле гостиницы. Ты обещал вернуться. Что бы ни случилось. Ты слово давал! Помнишь?

— Да.

— Ты вернешься?

Павел ответил не сразу. Тина подняла голову, посмотрела ему в глаза:

— Обещай, что вернешься!

Павел кивнул осторожно.

— Постараюсь. Я сделаю все, что в моих силах. Обещаю!

Она снова припала к нему. Прошептала горячо:

— Я люблю тебя!