Идеи эстетического воспитания. Антология в 2-х томах, том 2

— Нет… нет, только не это… — он зашёлся в истерическом смехе, который быстро превратился в рыдания. — Вы не понимаете! Я могу… я могу быть полезным!..

Взгляд преступника метался от одного гусара к другому, полный животного страха. Казалось, он готов был провалиться сквозь землю, лишь бы не видеть этих чёрных мундиров.

Я впервые лицезрел человека, полностью сломленного осознанием своей беспомощности. Макар, который мог внушить любовь, преданность, слепую веру, теперь был всего лишь пленной крысой.

Митя тихо подошёл ко мне, наклонившись к самому уху:

— Видишь? Он знает, что это за металл. Антимагические сплавы. Это единственное, что может нейтрализовать его способности.

— И что теперь с ним будет? — спросил я, наблюдая, как гусары грубо поднимают дрожащего Макара.

Митя холодно улыбнулся:

— Газлайтинг запрещён во всей империи. Преступления против свободы воли караются смертью. Содержать таких в тюрьмах нельзя: слишком велик риск манипуляций. Обычно суд длится день… а наутро — казнь. Без лишних церемоний.

Интересно, Макар знал об этом, когда начал играть с людьми?

Когда ломал разумы девушек ради наследства?

Когда говорил Варваре, что любит её?

Я задумался, глядя на бывшего «золотого жениха». Теперь он выглядел жалко: трясущимися губами шептал что-то, слюна стекала по подбородку, глаза бегали как у загнанного зверя.

Гусары уже строили задержанных в колонну. Офицер повернулся к нам.

— Господа, ваше участие будет должным образом отмечено перед Императором.

Митя лишь кивнул. Я невольно улыбнулся, но не от радости, скорее, от того, как всё сложилось.

Потом я ещё раз посмотрел в глаза Макару. Истерика сменилась странным спокойствием: он смотрел в пустоту, словно уже видел свою судьбу. Возможно, в последний момент мужчина действительно понял всю иронию своего положения.

Тот, кто играл с психикой других, оказался на месте своей жертвы. Лишённый силы, воли и даже права на надежду.

Попрощавшись с офицером, я направился к машине. Митя сказал, что у него тут ещё дела, и направился к своим информаторам.

Дорога назад в Новогородск показалась бесконечной, несмотря на то, что заняла меньше часа.

Я оставил машину у входа в «Лебединое озеро» и замер на мгновение, глядя на своё отражение в витрине: взъерошенные волосы, запачканный пылью сюртук.

К моему удивлению, Надя всё ещё сидела за столиком у окна. Методично размешивая ложечкой уже остывший чай, она смотрела в одну точку, будто ждала ответа, которого так и не получила.

Её гувернантка, строгая дама в тёмном, бросила осуждающий взгляд, когда я подошёл.

— Ты вообще понимаешь, как это выглядело? — Надя резко подняла голову, и я увидел, как её карие глаза вспыхнули гневом. — Ты бросил меня, не сказав ни слова!

Медленно опустился в кресло напротив, стараясь держаться спокойно:

— Надежда Анатольевна, прошу прощения за беспокойство. Пришлось срочно уйти: моей старшей сестре Варваре задурачил голову газлайтер, чуть не лишив меня наследства, а её — жизни.

Она фыркнула, отодвинув чашку:

— Всегда есть какое-то «срочное дело». Отец был потрясён, узнав, что ты всё же бросил академию, — голос девушки дрогнул. — Ты мог бы стать адмиралом! Изменить империю!

Я аккуратно сложил руки на столе.

— И я изменю империю. Только не с капитанского мостика. Род Пестовых — это не просто имя, это столетия алхимических знаний. Представь зелья, которые могут спасти сотни солдат на фронте… Зелья, способные противостоять магии таких людей, как Макар.

— Надежды! — девушка резко перебила меня. — Я мечтала о другом… О нас в офицерском особняке, о балах, о… — Надя замолчала, губы её дрожали. — О тебе в форме. О тебе рядом.

Я понял: она не просто сердита. Она потеряла образ, который создала. Образ, к которому стремилась.

Заметил знакомые приёмы: лёгкое дрожание ресниц, специально подобранная интонация, взгляд исподлобья.

Всё те же женские манипуляции, которые я видел и в прошлой жизни.

— Надя, — мягко, но уверенно сказал я, — ты пытаешься играть на моих чувствах. Но выбор сделан. Я не буду тем, кем хотят видеть меня другие. Даже ты.

Лицо девушки исказилось от обиды.

Она резко встала, опрокинув стул.

— Значит, нам не по пути. До свидания, Кирилл.

Гувернантка бросила на меня последний осуждающий взгляд и поспешила за Надей.

Я остался один, наблюдая, как голубое платье мелькает между столиками.

Официант деликатно поставил передо мной бокал карамельно-янтарного напитка.

Отхлебнул, ощущая, как тепло разливается по груди.

Может, она и права…

Мысль мелькнула и тут же исчезла.

Нет.

Я не пожалею о своём выборе. Отношения, в которых мне будут указывать, как жить — не для меня. Ни в прошлом мире, ни в этом.

Заказал ужин, чтобы отвлечься.

В зале ресторана постепенно стихали голоса, на сцену вышла скрипачка, она была молода, с тёмными волосами, собранными в небрежный узел.

Девушка приложила скрипку к плечу, провела смычком — и первые ноты пронзили тишину.

Мелодия была незнакомой, но именно этим и цепляла.

Скрипачка начинала играть тихо, почти робко, но с каждым тактом музыка набирала силу, превращаясь в нечто большее.

В историю.

В воспоминание.

В тоску по чему-то, чего никогда не было.

Закрыл глаза, и передо мной промелькнули образы: отец, склонившийся над чертежами. Мама за роялем. Варя, смеющаяся в детстве. Тася, сжимающая куклу в руках. А потом — я сам.

Тот, кем я был до всего этого.

Учёный в лаборатории.

Профессор, который верил, что наука спасёт мир.

Человек, который думал, что знает, кто он такой.

Скрипка плакала, смеялась, звала куда-то.

Открыл глаза и повернулся к окну. За стеклом мерцали огни Новогородска: высокие шпили административных зданий, тусклые фонари на улицах, свет в окнах жилых домов.

Город жил своей жизнью, не зная, что где-то в его тени уже зреет нечто, способное перевернуть всё с ног на голову.