Идеи и интеллектуалы в потоке истории

аргументации в статьях и книгах — это, скорее, исключение

в российской истории мысли (таков был спор между первыми

славянофилами и западниками).

Привычный паттерн для отечественной философии, как и для

гуманитарии в целом, — разбредание потенциальных оппонентов по

разным журналам, университетским кафедрам, профессиональным

сообществам и дальнейшее камлание уже только для своей

«понимающей» аудитории (более детально о характеристиках

«(не)мыслящей России» см. гл. 8).

В чем же дело? Причина видится в отсутствии какой-либо связи

между успешной, убедительной аргументацией в споре

и репутационными (а также сопутствующими академическими,

карьерными, материальными) наградами. Спорить с соотечественниками невыгодно и даже опасно. Типичным, а значит во

многих отношениях полезным, является почти повсеместное

признание низкой, не стоящей внимания, значимости трудов ныне

живущих коллег (кроме своих начальников и научных руководителей,

разумеется).

Для «провинциалов» референтные философы живут только на

Западе (от Вольтера и Канта—Гегеля—Шеллинга до Ролза, Хабермаса,

Делеза, Лиотара и Жижека), для «туземцев» референтными являются

лишь умершие российские предшественники (от А. Хомякова,

К. Леонтьева и Н. Данилевского до И. Ильина). Но и в каждом лагере

философы также расходятся по изолированным «полянам».

Среди «провинциалов» сторонники постмодернизма, аналитизма,

феноменологии, хайдеггерианства, левой философии и проч. не видят

и не хотят видеть друг друга. Показателен журнал «Логос», пожалуй,

демонстрирующий наиболее высокий уровень эрудиции авторов и

рафинированности текстов. За редкими исключениями статьи здесь

имеют сугубо комментаторский характер по отношению к тому или

иному фрагменту западной интеллектуальной традиции. Дискуссии

между российскими философами, тем более продолжающиеся

продуктивные споры между представителями разных направлений и

традиций, здесь отсутствуют.

Взаимная изолированность сторонников государственничества и

имперства, православной идеи, русского национализма,

дохристианских славянских культов не столь велика, но и здесь

содержательных споров не возникает. По-прежнему в каждом из этих

секторов царят антизападническая риторика и комментаторское

прославление своей специфической, почвенной «классики».

99

С чем же связана воспроизводящаяся «партийность» и

периферийность российской философии? Известны факторы

центральности, или «столичности» в интеллектуальном пространстве

[Коллинз, 2002], и практически все они в России отсутствуют.

Нет сети конкурирующих паритетных центров (лучшие силы —

в Москве, за немногими исключениями остальная философия в России

вторичная, ученическая, киснущая в самоизоляции). Гиперцентрализация

финансовых ресурсов, сосредоточение организационных основ интеллектуальной деятельности в столице —

таков известный фактор российской жизни, связанный с

авторитаризмом власти, установкой правящих групп на облегченный

контроль над финансовыми ресурсами и идеологическими,

культурными процессами.

Западнически ориентированные «провинциалы» вторичны — им

нечего предложить своего для мировой философии, где по-прежнему

доминируют Франция, Великобритания и США. Почвеннически

ориентированные «туземцы» зациклены на «величии и

предназначении России», что никому больше в мире не интересно.

«Провинциалы» (обычно живущие в двух наших столицах и

немногих крупных академических центрах), не успев освоить один

пласт идей, связать его с традицией, поставить и решить

соответствующие проблемы, перескакивают на новую

свежедоставленную моду, углубляя тем самым колею периферийности.

В этом смысле провинциализм москвичей и петербуржцев,

гордящихся своей принадлежностью к эзотерике феноменологизма

или последних писков постмодернизма, прочих пост- и нео-, даже

более удручает, чем честная «туземная» отсталость православных

державников из российской глубинки.

Метания от амбиций до самоуничижения объясняются отчасти тем,

что интеллектуальное самосознание следует за геополитикой: амбиции

сопутствуют успехам, повышению международного престижа вплоть

до сверхдержавности, самоуничижение более типично в периодах

геополитических провалов, стагнации и кризисов.

В философии воспроизводится характерная для России

геокультурная пубертатность: сознание подростка мечется между «я

самый умный в мире» и «я — ничтожество и ни на что не гожусь»

(анализ этого феномена см.: [Розов, 2011, гл. 9, 12]). Корневая причина

данного удручающего феномена — слабость в России

организационной и экономической автономии интеллектуальных

сообществ с угрозами и рецидивами ее полной ликвидации.

Уязвимость нашей философии в отношении к политическим

пертурбациям и охватывающим их историческим циклам имеет те же

корни.

100

Организационные основы российской философии чрезмерно

зависят от власти и режима. В циклической динамике нашей истории

при смене фаз дискредитация прежнего режима и его символов

«отменяет» и прежние философские достижения. Отсюда — известная

краткость, прерывистость мыслительных традиций, когда все

начинается «с нуля»: При этом либо заимствуются новые западные

идеи (при «Либерализации»), либо философия подчиняется религии,

идеологии (при «Авторитарном откате»), либо начинает доминировать

великодержавие-почвенничество (экспансионистское при «Успешной