Иди за рекой
Шрифт:
Я соскочила с дивана, дрожа и обливаясь потом, и стала нервно кружить по комнате. Конечно, за годы, прошедшие с рождения Малыша Блю, он снился мне и раньше, десятки раз, но редко эти сны были настолько ужасны. Не знаю, что в этом сне напугало меня больше – ужасное “нигде”, по которому я бежала, или то, что я выпустила ребенка из рук.
Я натянула куртку прямо на ночную рубашку. Когда я вышла во двор, ночные существа умолкли. Прохладный воздух был наполнен ароматом сырой земли. Яркий полумесяц потихоньку перемещался к западным холмам. Некоторое время я стояла и смотрела на устланный тенями пейзаж. Когда я только познакомилась с Уилом, я не могла понять, почему он утверждает, что ни одно место на земле не хуже и не лучше остальных. Когда он это сказал,
Когда кончик полумесяца скрылся за горизонтом и по черному небу рассыпались звезды, я опустилась на колени в мокрую траву и попросила у земли благословения. Я хотела устроить здесь свой дом – для себя и для деревьев. В обмен на это я поклялась, что буду любить это место и заботиться об этом куске земли до конца своих дней. Дожидаясь какого-нибудь ответа, я торопливо прибавила к своей просьбе то, чего хотела больше всего на свете, но прежде никогда еще не позволяла себе в этом признаться: чтобы, если когда-нибудь – по мановению чуда или по велению судьбы – мой сын ко мне вернется, мы вместе с этой землей смогли его вскормить и научить его, что не все места на свете одинаковы и что этот маленький лоскут огромного и незнакомого мира – то место, где нас считают за своих.
И в тот же миг все ночные звуки, которые было притихли, как только я шагнула в темноту, возобновились – и пение сверчка, и стрекот кузнечиков, и крики квакши из мокрого тростника, и глухой оклик совы вдалеке, – и вот, поднявшись на ноги, я решила, что этот дружный хор – знак согласия на мое предложение или, по крайней мере, он означает “может быть”.
Громкий стук в дверь и лай собак рывком выдернули меня из крепкого сна. Спросонок я не сразу смогла встать с дивана и сообразить, где находится дверь. Зеркал я пока нигде не повесила, но я и без зеркала знала, что после такой безумной ночи выгляжу ужасно. Я протерла припухшие глаза и подхватила волосы заколкой, после чего подошла к двери, но тут, осознав, что на мне по-прежнему ночная рубашка с двумя въевшимися травяными пятнами на коленях, поспешила обратно – торопливо натянуть штаны и свитер, которые накануне оставила на полу. Когда я открыла дверь, яркое утреннее солнце взорвалось у меня перед носом, как праздничная петарда. Я поморщилась и прищурившись вгляделась в высокую темную тень на пороге.
– Мисс Нэш? – спросил баритон, по которому я узнала своего риелтора, – я часто говорила с ним по телефону, и он присылал мне на подпись бумаги, но лично мы никогда не встречались.
– Да, – сиплым голосом отозвалась я.
– Эд Купер, – представился он, сделал шаг вперед и протянул мне руку. – Ваш риелтор. Ради бога, извините. Я вас разбудил?
Насколько я знала, фермеры никогда не спят дольше шести утра, а сейчас, судя по положению солнца, уже хорошенько перевалило за девять. Я принялась извиняться и придумывать оправдания своему растрепанному виду, но взгляд его бледно-голубых глаз был любезен и безучастен, так что я решила просто пригласить его в дом на чашку кофе.
– Кровати, которые оставила миссис Хардинг, вам не пришлись по душе? – спросил он, проходя мимо дивана с лоскутными одеялами, подушками и грязной ночной рубашкой.
– Пока нет, – ответила я.
Он хихикнул с таким видом, будто не очень понял, что я имею в виду, но ответ ему все равно понравился.
Я поставила на огонь чайник и извинилась за нехватку стульев. Он пожал плечами, привалился к кухонной стене и спросил, как я тут осваиваюсь. На нем была белая рубашка с воротничком, черные штаны и черные узконосые туфли, которые не помешало бы почистить. Волосы, по большей части седые, плохо сочетались с моложавым лицом и юношеской манерой держаться. Наручные часы и обручальное кольцо у него на руке были такими же блестяще-золотыми,
как и две перьевых ручки, выглядывающих из нагрудного кармана.– Нормально осваиваюсь, – ответила я не слишком убедительно.
– Ну, знаете, для того чтобы пообвыкнуться на новом месте, нужно время, – заверил он меня. – Какие вопросы беспокоят?
– Несколько вопросов действительно есть, – сказала я, раскладывая по двум белым кружкам растворимый кофе. – Я тут думала про людей, которые продали это место. Почему они уехали?
– О, ну вообще-то это грустная история, – сказал он, качая головой. – Хорошие люди. Выращивали несколько сортов яблок. Сладкую кукурузу. А потом, знаете, как это бывает, несчастье пришло. Парня их убили на войне, а потом дочка убежала с мексиканцем, который у них работал, а дальше – помните засуху сорок девятого? Мистер Хардинг к тому моменту уже пристрастился к спиртному. В тот год они потеряли почти все, что имели, деревья погибли почти все до единого.
Эд рассказал, как мистер Хардинг после этого пытался зарабатывать на угольной добыче, в той же долине, но чуть подальше, в Сомерсете. И вот в одной из шахт, на глубине, у него не выдержало сердце – и он умер. Миссис Хардинг работала официанткой в дайнере и какое-то время стояла за прилавком в “Хейсе”, но платить по счетам не смогла.
– Ее зовут Лайла, – сказал Эд. – Милейшая женщина, можете мне поверить.
Я разлила кипяток по кружкам, помешала и протянула одну кружку ему. Он взял кофе и кивнул.
– А что было с землей? – спросила я.
– Ох, земля вся сорняком поросла, сплошь пустырь. Можете себе представить? В этих-то плодородных местах? И главное, можно было спасти, если бы они хоть палец о палец ударили или кого о помощи попросили. Приятель ваш этот, профессор? Ну это же просто черт знает какое совпадение! Позвонил мне в тот самый день, когда Лайла Хардинг явилась в контору, вся опухшая от слез, и заявила, что вынуждена продать землю.
Мы оба замолчали, обдумывая это совпадение и прихлебывая кофе.
– Это просто замечательно – то, что вы с профессором тут провернули, – сказал он наконец, махнув рукой в сторону сада.
Я вежливо улыбнулась и ответила:
– Я буду делать все, что в моих силах. Если, конечно, земля меня примет.
– Ну, Хардинги не первые, кто не устоял перед бедами и капризами погоды. Я желаю вам и вашим персикам более счастливой доли.
– Выпьем за это! – сказала я.
Мы чокнулись кружками, и я задумалась, интересно, в какой день и час удача отвернулась от Хардингов, – а моя, после стольких горестей и потерь, не повернулась ли, наоборот, наконец-то ко мне лицом? Я вспомнила, как среди ночи упала на колени в мокрую траву и просила дать мне шанс.
Эд продолжал посвящать меня в подробности жизни города и его окрестностей, некоторые – совершенно неинтересные, вроде сплетен о соседях или сведений о том, где найти лучший бургер или самых выгодных местных женихов. Но и кое-что полезное он тоже рассказал: откуда и куда идет железная дорога, где расположены лучшие торговые ряды и где по вторникам проходит фермерский рынок, какой водопроводчик поправит мне систему полива и какой механик сумеет починить старый трактор, ржавеющий за сараем, и кому следует звонить, если дренажная канава по весне забьется, а осенью пересохнет.
– Эта река, от которой проведена моя канава, – проговорила я и вдруг осознала, что впервые что-то здесь назвала своим. – Она называется Северный Приток?
Он кивнул.
– А северный приток чего? – уточнила я.
– Ну, северный приток Ганнисона, конечно, – ответил он.
– Ганнисона? – я не поверила собственным ушам.
– Ну да. Сразу за Черным каньоном, рядом с горой Роджерс-Меса, в Ганнисон впадает Северный Приток. – Он сложил на столе ладони буквой V, чтобы проиллюстрировать, как происходит слияние рек, а потом указал на юг. – Это там, милях в пятнадцати отсюда. – И добавил, весело хмыкнув: – Вода в Ганнисоне там точно та же, которая сначала протекает через Айолу. Так что вы с ней хорошо знакомы.