Идиот

Вдруг Ипполит быстро вскочил со стула, точно его сорвали с места.

–  Солнце взошло!
– вскричал он, увидев блестевшие верхушки деревьев и показывая на них князю точно на чудо: - взошло!

–  А вы думали не взойдет, что ли?
– заметил Фердыщенко.

–  Опять жарища на целый день, - с небрежною досадой бормотал Ганя, держа в руках шляпу, потягиваясь и зевая, - ну как на месяц эдакой засухи!.. Идем или нет, Птицын?

Ипполит прислушивался с удивлением, доходившим до столбняка; вдруг он страшно побледнел и весь затрясся.

–  Вы очень неловко выделываете ваше равнодушие, чтобы меня оскорбить, - обратился он к Гане, смотря на него в упор, - вы негодяй!

–  Ну, это уж чорт знает что такое, эдак расстегиваться!

– заорал Фердыщенко: - что за феноменальное слабосилие!

–  Просто дурак, - сказал Ганя. Ипполит несколько скрепился.

–  Я понимаю, господа, - начал он, попрежнему дрожа и осекаясь на каждом слове, - что я мог заслужить ваше личное мщение, и… жалею, что замучил вас этим бредом (он указал на рукопись), а впрочем, жалею, что совсем не замучил… (он глупо улыбнулся), замучил, Евгений Павлыч?
– вдруг перескочил он к нему с вопросом: - замучил или нет? Говорите!

–  Растянуто немного, а впрочем…

–  Говорите все! Не лгите хоть раз в вашей жизни!
– дрожал и приказывал Ипполит.

–  О, мне решительно все равно! Сделайте одолжение, прошу вас, оставьте меня в покое, - брезгливо отвернулся Евгений Павлович.

–  Покойной ночи, князь, - подошел к князю Птицын.

–  Да он сейчас застрелится, что же вы! Посмотрите на него!
– вскрикнула Вера и рванулась к Ипполиту в чрезвычайном испуге и даже схватила его за руки: - ведь он сказал, что на восходе солнца застрелится, что же вы!

–  Не застрелится!
– с злорадством пробормотало несколько голосов, в том числе Ганя.

–  Господа, берегитесь!
– крикнул Коля, тоже схватив Ипполита за руку: - вы только на него посмотрите! Князь! Князь, да что же вы!

Около Ипполита столпились Вера, Коля, Келлер и Бурдовский; все четверо схватились за него руками.

–  Он имеет право, право!..
– бормотал Бурдовский, впрочем тоже совсем как потерянный.

–  Позвольте, князь, какие ваши распоряжения?
– подошел к князю Лебедев, хмельной и озлобленный до нахальства.

–  Какие распоряжения?

–  Нет-с; позвольте-с; я хозяин-с, хотя и не желаю манкировать вам в уважении… Положим, что и вы хозяин, но я не хочу, чтобы так в моем собственном доме… Так-с.

–  Не застрелится; балует мальчишка!
– с негодованием и с апломбом неожиданно прокричал генерал Иволгин.

–  Ай-да генерал!
– похвалил Фердыщенко.

–  Знаю, что не застрелится, генерал, многоуважаемый генерал, но все-таки… ибо я хозяин.

–  Послушайте, господин Терентьев, - сказал вдруг Птицын, простившись с князем и протягивая руку Ипполиту, - вы, кажется, в своей тетрадке говорите про ваш скелет и завещаете его Академии? Это вы про ваш скелет, собственный ваш, то-есть ваши кости завещаете?

–  Да, мои кости…

–  То-то. А то ведь можно ошибиться; говорят, уже был такой случай.

–  Что вы его дразните?
– вскричал вдруг князь.

–  До слез довели, - прибавил Фердыщенко.

Но Ипполит вовсе не плакал. Он двинулся-было с места. но четверо, его обступившие, вдруг разом схватили его за руки. Раздался смех.

–  К тому и вел, что за руки будут держать; на то и тетрадку прочел, - заметил Рогожин.
– Прощай, князь. Эк досиделись; кости болят.

–  Если вы действительно хотели застрелиться, Терентьев, - засмеялся Евгений Павлович, - то уж я бы, после таких комплиментов, на вашем месте, нарочно бы не застрелился, чтоб их подразнить.

–  Им ужасно хочется видеть, как я застрелюсь!
– вскинулся на него Ипполит.

Он говорил точно накидываясь.

–  Им досадно, что не увидят.

–  Так и вы думаете, что не увидят?

–  Я вас не поджигаю; я, напротив, думаю, что очень возможно, что вы застрелитесь. Главное, не сердитесь… - протянул Евгений Павлович, покровительственно растягивая свои слова.

–  Я теперь только вижу, что сделал ужасную ошибку, прочтя им эту тетрадь!
– проговорил Ипполит, с таким внезапно доверчивым видом смотря на Евгения Павловича, как будто просил у друга дружеского совета.

–  Положение смешное, но… право, не знаю, что вам посоветовать, - улыбаясь ответил Евгений Павлович.

Ипполит строго в упор смотрел на него, не отрываясь, и молчал. Можно было подумать, что минутами он совсем забывался.

–  Нет-с, позвольте-с, манера-то ведь при этом какая-с, - проговорил Лебедев, - "застрелюсь, дескать, в парке, чтобы никого не обеспокоить!" Это он думает, что он никого не обеспокоит, что сойдет с лестницы три шага в сад.

–  Господа… - начал было князь.

–  Нет-с, позвольте-с, многоуважаемый князь, - с яростию ухватился Лебедев, - так как вы сами изволите видеть, что это не шутка, и так как половина ваших гостей, по крайней мере, того же мнения и уверены, что теперь, после произнесенных здесь слов, он уж непременно должен застрелиться из чести, то я хозяин-с и при свидетелях объявляю, что приглашаю вас способствовать!

–  Что же надо сделать, Лебедев? Я готов вам способствовать.

–  А вот что-с: во-первых, чтоб он тотчас же выдал свой пистолет, которым он хвастался пред нами, со всеми препаратами. Если выдаст, то я согласен на то, чтобы допустить его переночевать эту ночь в этом доме, в виду болезненного состояния его, с тем, конечно, что под надзором с моей стороны. Но завтра пусть непременно отправляется, куда ему будет угодно; извините, князь! Если же не выдаст оружия, то я немедленно, сейчас же беру его за руки, я за одну, генерал за другую, и сей же час пошлю известить полицию, и тогда уже дело перейдет на рассмотрение полиции-с. Господин Фердыщенко, по знакомству, сходит-с.

Поднялся шум; Лебедев горячился и выходил уже из меры; Фердыщенко приготовлялся идти в полицию; Ганя неистово настаивал на том, что никто не застрелится. Евгений Павлович молчал.

–  Князь, слетали вы когда-нибудь с колокольни?
– прошептал ему вдруг Ипполит.

–  Н-нет… - наивно ответил князь.

–  Неужели вы думали, что я не предвидел всей этой ненависти!
– прошептал опять Ипполит, засверкав глазами и смотря на князя, точно и в самом деле ждал от него ответа.
– Довольно!
– закричал он вдруг на всю публику: - я виноват… больше всех! Лебедев, вот ключ (он вынул портмоне и из него стальное кольцо с тремя или четырьмя небольшими ключиками), вот этот, предпоследний… Коля вам укажет… Коля! Где Коля?
– вскричал он смотря на Колю и не видя его: - да… вот он вам укажет; он вместе со мной давеча укладывал сак. Сведите его, Коля; у князя в кабинете, под столом… мой сак… этим ключиком, внизу, в сундучке… мой пистолет и рожок с порохом. Он сам укладывал давеча, господин Лебедев, он вам покажет; но с тем, что завтра рано, когда я поеду в Петербург, вы мне отдадите пистолет назад. Слышите? Я делаю это для князя; не для вас.

–  Вот так-то лучше!
– схватился за ключ Лебедев и, ядовито усмехаясь, побежал в соседнюю комнату. Коля остановился, хотел было что-то заметить, но Лебедев утащил его за собой.

Ипполит смотрел на смеющихся гостей. Князь заметил, что зубы его стучат, как в самом сильном ознобе.

–  Какие они все негодяи!
– опять прошептал Ипполит князю в исступлении. Когда он говорил с князем, то все наклонялся и шептал.

–  Оставьте их; вы очень слабы…

–  Сейчас, сейчас… сейчас уйду.