Иду на перехват
Шрифт:
– Не переношу запаха спиртного, - сказала Инна хорошо поставленным учительским голосом.
Я равнодушно пожал плечами.
Ужин у нас прошел скучно, как на каком-нибудь приеме в посольстве. Инна держалась гостеприимно, но как-то скованно и сразу же после ужина принялась стелить мне постель на диване. Я подошел к ней, обнял за плечи и притянул к себе. Она выпрямилась, строго посмотрела мне в глаза:
– Не злоупотребляй доверием и не заставляй меня изменить мнение о тебе.
Так и остался я на положении ведомого. Но любовь моя от этого не уменьшилась.
Мне снились облака,
Я просыпаюсь. В окно стучит ветер, гремит где-то на крыше железо, словно раскаты грома.
Комната залита утренним светом. Я переношу взгляд на кровать. Иннины волосы рассыпались по плечам. На лице улыбка. Никак она не была похожа в эти минуты на серьезного врача, способного написать смелую критическую статью. Я тихонько, чтобы не разбудить ее, взял со стола книгу.
Инна открыла глаза и улыбнулась:
– Как спалось?
– Как космонавту, которому перед стартом дали отставку.
– Серьезно? Наверно, космонавт не был готов к такому ответственному делу. Лучше подождать, чем раскаиваться потом. А теперь, космонавт, закрой глаза, пока я оденусь.
После завтрака мы отправились бродить по городу. Но погода была совсем не для прогулок. От вчерашней тишины и солнца ничего не осталось. Дул сырой, пронизывающий ветер, с моря ползли облака. Пока они были только серыми, но я знал, что через час или два они станут темно-сизыми, такими, какие снились мне во сне. Начнется метель. Надо немедленно уезжать в Вулканск, иначе придется стоять перед Синицыным. А на этот раз он не ограничится выговором, слов на ветер наш командир эскадрильи не бросает.
Я объяснил Инне, что мне надо поторапливаться домой.
– Конечно, поезжай, - сказала она.
– Надо - значит надо. Когда приедешь?
– В следующую субботу. А если буду занят, тогда уж на майские праздники.
– Да, до мая осталось всего полторы недели. Приезжай, я буду ждать.
Она проводила меня на вокзал.
"
Дельфин"
нарушает границу
Таких метелей я еще не видел. Снег не падал и не сыпал, он обрушивался лавиной, а ветер ломал деревья, рвал телеграфные провода, бил стекла. Это был настоящий ураган. Он пронесся в воскресенье вечером, нарушив телефонную и телеграфную связь, лишив жителей гарнизона воды и света. Потом ветер снизился до штормового и не утихал несколько дней. Казалось, зима спешила вытряхнуть все свои запасы. Лишь накануне праздника небо очистилось от облаков, ветер утих.
Все, кто был свободен от дежурства и нарядов: летчики и авиаспециалисты - офицеры и солдаты, - вышли на борьбу со снегом. Надо было очистить стоянки. Пока бушевала пурга, днем и ночью на аэродроме не смолкал гул тракторов и снегоочистительных машин. И все же в постоянной боевой готовности содержались лишь главные объекты: взлетно-посадочная полоса, линия
предварительного старта, где находились дежурные самолеты, и рулежная дорожка к ней.Солнце пригревало ощутимо, снег был влажный и тяжелый. Вскоре я взмок в своей меховой куртке. Пришлось ее снять.
Техник приволок откуда-то громадный лист дюраля. Мы резали снег на куски, укладывали их на лист и, впрягшись, оттаскивали за хвост самолета, где курсировал трактор с волокушей.
Во время перерыва летчики собрались в курилке, с наслаждением затягивались дымом и грелись на солнце.
Геннадий подошел последним, вытирая потное лицо.
– Это тебе не с молодой женой спать, - насмешливо сказал старший лейтенант Шадрин, невысокий губастый татарин с черными лукавыми глазами.
– Ничего себе, с молодой, - возразил его друг лейтенант Юсупов. Четыре месяца женаты...
– Разве это много?
– Конечно! Молодая жена бывает первый месяц. А потом считается домашним комендантом...
Геннадий, не обращая внимания на их реплики, сел рядом со мной.
– Черти, - беззлобно выругался он неизвестно на кого.
– Забрали механика какие-то транспаранты развешивать, а мы с техником вдвоем вкалываем.
– Ничего, ты выдержишь, - пошутил я.
– Вон...жирком стал обрастать.
– Какой там жирок! Всю неделю ни воды, ни света. А тут, как на грех, дрова кончились. В сарае не повернешься - ни пилить ни колоть. А тут еще Дуся что-то захандрила. Простыла, что ли. Надо после работы в аптеку за лекарством бежать...
– Помолчав, Геннадий неожиданно переменил разговор: Как поживает Инна?
– Больше недели в городе не был.
– Сегодня поедешь?
– Если дорогу расчистят.
– Привет ей передавай от нас обоих. Дуся о ней часто вспоминает. Слушай, давай привози ее сюда, вместе отпразднуем. Юрка придет со своей смуглянкой... Повеселимся, потанцуем.
– Но ты же говорил, что Дуся болеет...
– Не болеет, а приболела. Насморк. А с насморком мы на высоту летаем. Пойдем с Юркой поговорим.
– Идем.
В это время раздался вой сирены. Летчики недоуменно переглянулись.
– Мельников решил перед праздником пошутить, - ухмыльнувшись, высказался Шадрин.
– Скорее всего, кто-либо из начальства приехал, - возразил Юсупов. Мельников на такие шутки не способен.
– Тогда хуже.
– Шадрин бросил в урну окурок и поднялся.
– Теперь до вечера торчать тут придется. По местам, что ли?
Заглушая вой сирены и гул тракторов, взревели турбины. К взлетной полосе быстро подрулила дежурная пара. На шутку не было похоже. Летчики бегом припустились к своим самолетам.
Перехватчики с угрожающим ревом унеслись в небо. На стоянку примчались тягачи и топливозаправщики. Аэродром загудел, как встревоженный улей. Самолеты подцепляли к тягачам, вытаскивали из снега и увозили на линию предварительного старта. Там их встречали техники и механики по вооружению. К пушкам подводились набитые снарядами ленты.
Прибежал Синицын, лицо вспотевшее, озабоченное.
– Дятлов, Шадрин!
– крикнул он.
– Приготовиться к взлету!
– А что случилось?
– спросил у Синицына инженер эскадрильи.