Иду по тайге
Шрифт:
«Счастливая!» — позавидуют ей кедровки, что сейчас ищут свою удачу в дальних краях. Им-то в эту зиму тоже достанется. Кто кедровок там ждет? Своих запасов приготовить не успели, а таскать чужие — радости мало. Может, какая и выживет, но много, очень много их погибнет…
По образу жизни этот зверек чем-то похож на своего врага — медведя. Оба поздней осенью впадают в спячку, оба любят сладкие ягоды и кедровые орешки, оба убежденные «хуторяне»-индивидуалисты. Два живущих вместе бурундука такое же редкое явление, как и два поселившихся в одной берлоге медведя.
Вот только припасы готовят по-разному. Медведь под шкуру, бурундук в кладовые.
Существует поверье: если разграбить бурундучью кладовую, он в отчаянии влезает на дерево, вставляет голову в развилку и вешается. А что, мол, ему остается делать? Все равно погибнет весной от голода. Кое-кому и вправду приходилось видеть висящего на дереве бурундука. Неужели действительно — зверьки-самоубийцы?
Свою добычу бурундук носит в защечных мешках. Прибежит к норке, а щеки у него так раздались, того и гляди лопнут. Сядет бурундук на задние лапки и примется передними выталкивать орешки или ягоды. Раз-раз-раз! — и перед зверьком целая горка лесных даров. Он их бережно в кладовую сложит и снова бежит на промысел. Вот так туда-сюда носится.
Но бывает, Торопится бурундук с полными защечными мешками, с ветки на ветку перелетает, а груз-то для такого малыша тяжеловат, голову книзу гнет. Ему бы поосторожнее, а он с дерева на дерево как прыгнет, но не дотянулся и полетел вниз. По пути попал в развилку, между ветками и повис. Были бы защечные мешки пусты, он бы сразу же освободился, а так ничего не получается. Дергается, дергается бурундучок, а потом, глядишь, затих…
Этот небольшой зверек очень чистоплотен и аккуратен. В норе у него полный порядок, полосатая шубка вычищена.
Перед непогодой бурундук становится вялым, словно вдруг заболевает. Сядет на валежину и грустно так: «трум-трум-трум». Как услышит опытный грибник или ягодник трогательную эту песенку, сейчас же спешит домой. Кому охота под дождь попасть?
Готовясь к долгой и суровой зиме, носится бурундук по всей тайге. Собирает орехи да ягоды, грибы да семена трав. Все это пригодится ему в голодную весеннюю пору.
Но как бы он ни был занят, а, увидев человека, прервет все свои дела, вскарабкается на лиственницу и примется наблюдать. Все-то ему интересно. Кто это в его владения заявился? Что он собирается делать? А выложишь у корней дерева горсть орешков или несколько кусочков печенья — не откажется. Даже свистнет от восторга, словно спасибо скажет.
Однажды осенью мне подарили бурундука. Вид у него был ужасный. Обычно шерстка этих зверьков гладкая, движения быстрые, сами они до того озорные — диву даешься. Кузька же сидел съежившись в углу клетки и мелко дрожал. Полосатая его шубка была в каких-то пятнах, вместо хвоста торчал голый стерженек. Дело в том, что бурундук в случае опасности может спустить шкурку с хвоста. Наверное, когда его ловили, кто-то сгоряча схватил зверька за хвост и снял шкурку, как варежку.
Бурундук побывал во многих руках. Я даже не смог узнать, где его поймали. Ведь там у него остались запасы еды. Отпустить бурундука вдали от них — значит обрёчь на голодную смерть.
Пришлось оставить его у себя. Всю зиму Кузьке проспал в валенке, а с теплом я решил отпустить его на свободу.
Отнес клетку с бурундуком к колонии пищух, за которыми наблюдал уже не один год, пристроил возле растущей неподалеку лиственницы. На дно клетки насыпал крупы, поставил чашечку с водой. Дверцу клетки оставил
открытой. Пусть гуляет где ему вздумается.Можно было бы отправить Кузьку подальше, но мне хотелось узнать, сможет ли он ужиться с пищухами.
Пожелав новоселу всех благ, я спрятался за куст ивняка и принялся наблюдать. Первой из кучи камней показалась крупная бурая пищуха. Она поднялась столбиком и вопросительно свистнула. Тотчас из соседней кучи отозвалось несколько зверьков. Это у них такой разговор:
— Я жива. А вы?
— Живы, живы!
Внимательно оглядевшись, пищуха спустилась с камней и начала проверять свои владения. Она давно учуяла запах бурундука, но никак не могла определить, где же он находится. Вот она свистом подозвала пищуху поменьше. Сбежавшись, зверьки принялись зачем-то обнюхивать друг друга, а потом разбежались в разные стороны.
Наконец они заметили бурундука и осторожно приблизились к нему. Кузька, наверное, видел пищух впервые. Он заверещал и принялся бегать по клетке. Бурые зверьки испугались и того больше. От Кузькиного крика они присели, затем, как по команде, бросились в норы. Так они просидели до самого вечера. Даже когда полевки принялись копаться в собранном пищухами сене, вороватых зверьков никто не прогнал.
Через два дня все стало на свои места. Пищухи уступили бурундуку место под лиственницей, в свою очередь Кузька никогда не обижал соседок. Казалось, бурундук живет сам по себе, а пищухи сами по себе.
И вот здесь произошло самое интересное. Обычно, чем бы пищухи ни занимались, они ни на минуту не забывают о возможной опасности. Чуть что, одна из них взбирается на какое-нибудь возвышение и внимательно осматривается. Уверившись, что ничто не угрожает, сейчас же свистнет: «Все спокойно». А вообще, у пищух есть много разных сигналов. Короткий спокойный свист — «Я здесь. Жив-здоров». Два как бы спаренных свиста — «Ухожу в нору. Следите сами». Длинный тревожный свист, обрывающийся на высокой ноте, — «Спасайтесь, кто хочет жить!» Есть у них немало и других сигналов: приглашение к вкусному стебельку, вызов на драку, «Я больше не буду», «Помоги», «Уйди, а то укушу!» и еще такие, что их и понять трудно.
Я изучал их все лето. Записывал на магнитофон, даже пробовал воспроизводить на самодельной свистульке, но пищухи на мои старания не обращали никакого внимания.
Кузька же понял все за пару недель. Если пищухи подавали сигнал об опасности, он быстрее их прятался под лиственницу. Когда они приглашали друг друга к вкусной находке — Кузька тоже торопился туда: а вдруг и ему перепадет?
Более того, сидя на ветках лиственницы, он первым замечал мое приближение и сообщал об этом пищухам. Раньше, бывало, подойдешь к камням — пищухи туда-сюда мечутся, спрятаться спешат. Теперь же меня встречала тихая колония. Будто здесь никто и не живет. Один Кузька сидел на дереве и посвистывал. Словно выговаривал:
— Ну, съел?
До чего же удивительная шапка у Васьки Чирка. Заячья? Теплая, пушистая. Никакой холод Чирку не страшен. В тайге заночует — шапка ему вместо подушки служит. Один на ночь под голову рюкзак кладет, другой — ветки кедрового стланика, а Васька Чирок на шапке спит. И высыпается лучше, чем дома.
— Вы самого интересного не знаете, — говорит он. — Я в этой шапке к самым осторожным уткам подберусь. Вот ползу я в кустах, а утки на озере плавают, что-то там со дна достают. Меня они, конечно, услышат и смотрят — кто же это шуршит? А из-за кустов моя шапка выглядывает. Снизу она светлая, сверху серенькая — настоящий заяц. Селезень сразу спокойно так: «кря-кря». Не бойтесь, мол, это заяц траву щиплет. Утки и перестанут волноваться.