Идущие сквозь миры

Совет призывал всех, кто желает освобождения Гоадена от власти узурпаторов и сохраняет верность династии, записываться в ополчение.

Я никогда не был особым почитателем правящего дома, но достаточно было того, что те, кто отнял у меня Хиану, служили его врагам.

Вечером того же дня я стоял в строю, между такими же добровольцами, отрабатывая ружейные приемы и стрельбу с колена и лежа.

Через несколько дней наш батальон принял участие в очистке города от остатков бунтующих солдат. Помню, как выпустил очередь по перебегающим пятнистым фигуркам и, когда две из них упали, испытал темное и злое наслаждение.

Мы так и не успели вступить в настоящий бой. Наспех собранное ополчение и остатки сохранявших верность правительству частей были просто сметены под Бармуном в ту проклятую ночь.

Я, как и тысячи других, пережил жуткое бегство из обреченной столицы по забитым беженцами дорогам, чудом добрался до побережья, где с великим трудом попал на корабль, и мы отплыли куда глаза глядят, спасая свои жизни. Через семь дней наше судно пристало в гавани Фиэрта, где я и осел.

Только много позже я узнал, как в действительности обстояли дела.

Несмотря на свой немалый ум, Джахандаран, как всякий самовлюбленный, мнящий себя полубогом человек, считал всех окружающих полными ничтожествами и идиотами.

И поэтому, сам того не замечая, он стал орудием людей, рассчитывавших с его помощью проложить себе дорогу к власти, уничтожив его руками всех, кто им мешал. Им же должна была достаться слава сокрушителей смуты и спасителей Гоадена и монархии.

И он пал жертвой убийц, блистательно выполнив свою задачу и умерев во дни своего величайшего триумфа. Убийцы тоже великолепно выполнили свою задачу — так и не удалось выяснить, каким ядом его отравили — должно быть, что-то из древних рецептов… Гоаден был славен мастерством своих отравителей и изобретателей ядов с самых давних времен.

Но к этому времени все задумавшие эту хитроумную интригу были уже третьи сутки как мертвы — их в числе всех прочих членов Тайного Совета подняла на штыки взбунтовавшаяся караульная рота Осеннего дворца. Да и было слишком поздно — лавина уже покатилась вниз, сметая всех и все, что стояло у нее на пути.

В наступившей вслед за убийством вождя всеобщей растерянности лишь один из второстепенных участников заговора — князь Дакур — проявил и здравомыслие и завидную ловкость.

К заговору его, надо сказать, Джахандаран привлек исключительно в качестве потомка сразу нескольких царствовавших когда-то родов. По его мысли, в задачу Дакура входило лишь символизировать собой связь времен, завоевывая для новой власти соратников из числа темных простолюдинов, еще сохранявших веру в сказки про добрых древних царей. Всерьез его не принимал никто.

В Гоадене он был известен разве что своим штатом лучших поваров, которых собирал по всей стране, да еще тем, что у него — у единственного в мире — был свой прогулочный дирижабль, лично им спроектированный.

Но именно он, вовремя сообразив что к чему, с помощью поддержавших его полков, сформированных из южан, перебил вчерашних единомышленников, обвинив их в смерти Джахандарана, оставив при этом в живых только нескольких совсем никчемных, кого мог не опасаться. А уже на третий день — за сутки до Бармунской битвы, когда тело Джахандарана еще не было погребено, — Дакур провозгласил себя новым императором Гоадена.

Спустя еще несколько недель состоялись пышные коронационные торжества.

С улиц убрали обломки и разлагающиеся трупы, те дворцы, которые не до конца сгорели, спешно восстановили, на месте превратившихся в пепел кварталов воздвигли новые жилища или разбили парки, для чего выкопали множество деревьев в окрестных лесах.

В храмах Двуликого и всех прочих богов и богинь вновь назначенное и выползшее из щелей, где хоронилось, духовенство вовсю возносило молитвы во славу нового государя. А старый Стор день и ночь работал, вместе с кучей помощников ваяя статую монарха высотой в пятьдесят локтей, установленную потом на главной площади. За это он получил от Дакура в подарок особняк покойного сенатора Онда взамен своего, спаленного в те дни.

Ликующие плебеи встретили коронационное шествие цветами и радостными криками, дружно уверовав, что Дакур — и есть тот самый, издревле предсказанный Спаситель Народа. Иностранные посланники принесли свои поздравления от лица соседей-монархов их новому «венценосному брату». Поздравления, пожалуй, искренние, ибо смута уже грозила перекинуться на их владения. Кроме того, воинственные амбиции покойного Джахандарана, мечтавшего о возрождении великого Гоадена от моря до моря, откровенно пугали их, а Дакуру хватало ума до поры до времени скрывать свои планы.

Но ничего этого я, конечно, уже не видел и знаю об этом только со слов тех, кто бежал позже меня. В числе прочих, оказавших сопротивление перевороту, я, как, впрочем, и все солдаты армии Регентского совета, был заочно приговорен к смертной казни. В случае возвращения на родину меня ждала виселица или вечная каторга.

С тех пор прошло несколько лет.

Гоаден заметно усилился, даже присоединил несколько близлежащих государств. Удалось это почти без войны, благо это были в основном торговые республики, где народу было все равно, кто дерет с него налоги — свои правители или чужие, — только б те были не слишком велики. Лишь только Тария с ее богатейшими залежами руд и армией из лучших наемников со всего мира оказала какое-то сопротивление, на подавлении которого отличились южные полки, к которым император по-прежнему благоволил.

Его давнее увлечение воздухоплаванием тоже пригодилось: на тарийские города вывалили немало бомб построенные в Гоадене дирижабли.

Жители моей прежней страны тоже были как будто довольны жизнью, радуясь быстрым и легким победам.

Я тоже не имел оснований слишком уж жаловаться на судьбу. Почти любую потерю сглаживает Всемогущее Время, особенно если ты еще молод. Даже если это потеря любимой и родины.

За эти годы я достаточно хорошо освоился на новом месте, и даже появился пусть и скромный, но достаток, чему помогли мои навыки работы с деревом — я стал неплохим плотником, и построенные мной лодки пользовались спросом.

Я даже свел знакомство с молодой вдовой-рыбачкой, и дело шло к свадьбе.

И вот в один из дней в Фиэрт прибыл новый гоаденский посол.

От нечего делать я присоединился к зевакам, пришедшим в порт поглазеть на церемонию его встречи.

А когда увидел его, сходящего с устланного ковровой дорожкой трапа, просто потерял дар речи.

Это был тот самый капитан стрелков. Постаревший и пополневший, с заметной сединой, он весьма импозантно смотрелся в церемониальном одеянии посла.

Левую руку, на которой не хватало двух пальцев, он держал на парчовой перевязи.

А по правую руку от него, как и положено любимой жене, стояла Хиана в дорогих одеждах и бриллиантовом ожерелье. За ее пышную юбку держался выряженный в шелка белоголовый мальчик лет пяти. Шедшая следом за ней служанка несла маленькую девочку.

Пройдя недалеко от меня, она случайно встретилась со мною взглядом и не узнала…

Я стоял на пристани еще долго, даже когда зеваки разошлись…

В конце концов, что я знаю о том, что ей пришлось пережить, чтобы судить ее? И как я могу судить человека, ставшего ее мужем?