Идущие сквозь миры

Вздохнув, я направился к конторе, а Адриан потрусил позади меня, как собачка.

Поднявшись в апартаменты командора, я обнаружил за секретарским столом вовсе не Мэри и не кого-то из трех младших секретарш. Сейчас это место занимала многоуважаемая Онтлайнама — вторая из представителей Хэолики, обретавшаяся на нашей базе.

Вежливо кивнув, я осведомился, могу ли поговорить с капитаном базы. На что получил ответ, слегка озадачивший меня: почтенный Тхотончи сегодня утром сел в самолет и вместе с магом отбыл к порталу, который ведет на Хэолику, так что по всем вопросам следует обращаться к ней.

Онтлайнама прибыла к нам всего месяца три назад.

Вообще, островитян на базах обычно не бывает больше одного-двух, реже трех, не считая командора.

А женщину я видел в их числе впервые. Даже самые старые из служащих на базе не могли припомнить такого. Если женщины-маги еще попадались, то хэоликийки встречались мне лишь в качестве пассажирок на трассах, соединяющих остров с безлюдными мирами, ставшими вотчиной Хэолики, либо в качестве туристок, — скрепя сердце, не так уж давно (лет двести с чем-то назад) наши маги организовали экскурсии в некоторые наиболее безопасные края.

Против ожидания, она вовсе не была какой-нибудь ищущей приключений амазонкой.

Невидная, скромно одевающаяся, вежливая, и — это чувствовалось — искренне доброжелательная, она вызывала невольную симпатию у всех нас.

Она числилась помощником капитана базы, но не пыталась чем-то руководить или вмешиваться в нашу жизнь. В основном ее обязанности сводились к отбору книг и фильмов, к закупке одежды и прочего ширпотреба для острова. Я общался с ней всего два раза: когда вместе с ней делал синхронный перевод какого-то жутко тупого фильма о приключениях русских братьев-бандитов в Нью-Йорке и когда переводил сборник ужасов — я читал, а она повторяла на своем языке, записывая на магнитофон.

Свободное время она проводила или читая книги — языки она знала, к нашему удивлению, лучше всех на базе, — или беседуя с кем-то из нас. Ей вообще было интересно наблюдать за нашей жизнью.

Я вкратце объяснил Онтлайнаме ситуацию, сообщив, что младший боцман Адриан Пустошник зарекомендовал себя с самой лучшей стороны и прослужил необходимые семь лет, так что формальных препятствий к свадьбе нет.

К моей искренней радости, она не стала возражать или что-то проверять, видно сочтя, что капитан — пусть и самый молодой на базе — не станет обманывать высокое начальство по пустякам.

Онтлайнама быстро отстучала на компьютере что-то.

Затем вытащила два бланка — серый и розовый; протянув их мне, сообщила, что поскольку Мэри Джексон сейчас отдыхает, то уж пусть я сам их заполню как-нибудь на том языке, который мне удобнее.

Поблагодарив, я вышел и, устроившись на лавочке у входа, принялся заполнять бумаги.

Оба листка были помечены одним маленьким треугольником в правом верхнем углу. Если смотреть на этот треугольник долго, то начинают болеть глаза и кружиться голова. Это не что иное, как оттиск магической печати, который никак невозможно подделать и которым заверяются все более-менее важные бумаги на базе.

В первой я написал, что, в соответствии с пунктом Устава 789-01, младший боцман Адриан Пустошник может получить, как гласил тот же Устав, «для брачного сожительства» любую из имеющихся на базе женщин, — разумеется, выразивших такое желание и не состоящих в браке.

Вторая бумага была распоряжением временно выделить из резерва одного (1) младшего боцмана или способного к занятию этой должности для команды капитана В. Кирпиченко (вымпел «Левиафан»). Основание — пункт 2349-1 Устава: вступающему в брак полагался трехнедельный отпуск.

Оба требования я адресовал четвертому вице-капитану базы Мидаре Акар.

Все время, пока я писал, Адриан стоял у меня за спиной, пытаясь разобрать, что я там накарябал, и только что не открыв рот от напряжения.

— На, — протянул я ему бланк разрешения. — Как говорится, совет да любовь. И не обижай жену. Извини, что на свадьбе не буду, — сам знаешь, отплываем завтра.

Поклонившись мне в пояс и прижав ладонь к сердцу, Адриан убежал.

Я проводил взглядом человека, с которым мы бок о бок прожили последние шесть с лишним лет, начав службу простыми матросами.

Вначале я был Васькой и Василем. Теперь превратился в Василия Васильевича и господаря капитана.

В это, последнее, плавание я пойду без него. Оно и к лучшему: член команды сбежавшего капитана — не самая лучшая рекомендация.

Ну, не поминай лихом, младший боцман. По крайней мере, одно доброе дело в последний день я сделал.

Я вернулся в дом.

Пройдя во вторую комнату, я оглядел ряды кассет и бобин, лазерных дисков с записями фильмов и музыки, в основном из тех мест, где говорили по-русски и по-польски: языки, которые я знал настолько, чтобы находить удовольствие в том, чтобы смотреть и слушать.

Тут же лежало несколько кристаллодисков — маленьких плоских пластинок, которые годились лишь для одного аппарата на базе. На них можно было различить выдавленную крошечными символами дату — 2036 год.

Если мне чего-то будет не хватать, так это песен, фильмов и книг. Но вот их я взять с собой никак не мог. И по дороге, и там, куда я собираюсь вернуться, все это будет не просто подозрительным, а откровенной неопровержимой уликой.

Оружие я взять с собой тоже не мог — да и подозрительно бы это выглядело.

Интересно, кому все это достанется?

Книги и прочее частью разберут мои соотечественники (условно говоря), часть отправится в библиотеку. Одежда и другое барахло пойдет на склад.

В доме поселится тот, кто займет место капитана и получит мой вымпел с извивающимся на волнах змеем.

Мечи и топоры отправятся к Ли-оружейнику и, скорее всего, будут ржаветь где-нибудь в углу, покрываясь паутиной.

Одну вещь из коллекции я все-таки решил взять с собой.

Это был необычный короткий кинжал с лезвием из металла странного розового цвета, без рукояти, надевавшийся на руку, подобно кастету. На лезвии был отчеканен золотом необыкновенно сложный и красивый символ: клеймо, а может — иероглиф неведомого языка.

Вещь эту я выиграл в карты в Дормае, и откуда он — его прежний хозяин рассказать мне не успел.

Собственно, на этом сборы и кончились.

Больше никаких вещей из этого мира я забирать с собой не мог — и в пути, и, тем более, в моем мире они могут навести на нежелательные подозрения.

Потом я лег, но сон не шел.

В голову по-прежнему лезли всякие, чаще всего не очень веселые, мысли.

Дважды на моей памяти ловили и наказывали беглецов. И сейчас мне поневоле приходили мысли о том, что ждет нас в случае неудачи.