Идя сквозь огонь

Грязно выругавшись, Пафнутий ударил ее кулаком в скулу, от чего Наталью отнесло к стене. Кряхтя и морщась от боли, на ноги встал Фрол.

— Кончайте их обоих!.. — просипел он, выплюнув с кровью передние зубы. — Пусть их смерть не будет легкой!!!

Подобрав с пола ножи, тати обступили казака. Пафнутий придвинулся к Наталье, вынимая из-за голенища шило.

— Не повезло тебе, Анфимьевна! — гнусно ухмыльнулся он. — Не блудила бы — жила бы и дальше. А так ступай вслед за Прасковьей!..

Договорить он не успел. Дверь в трапезную, затворенная им на крючок, слетела с петель, и на пороге возникло двое оружных мужей.

В одном из них тати без труда узнали боярина Бутурлина, другим был его приятель-поляк, сопровождавший на Москву датского посла. В руках оба держали обнаженные сабли.

— Ножи, секиры на землю! — зычно приказал недругам Дмитрий. — Тому, кто ослушается, снесу голову!

Тати, дрогнули. Им хорошо была известна сила и ловкость Дмитрия, не раз выходившего победителем в городских кулачных боях. Клинок же боярина вселял в них священный трепет.

За насилие над женщиной, по московским законам, полагалось битье кнутом и изгнание из столицы. В любом случае это было менее страшно, чем потерять голову. Оружие само выпало из рук негодяев.

— Наталья, сбегай за стражей! — обратился к Анфимьевне Бутурлин. — А мы пока приглядим за сей сворой!

Выскользнув из-под руки оторопевшего Пафнутия, женщина выбежала на улицу. Тупое изумление в глазах татей сменилось выражением страха.

— Ты неверно нас понял, боярин… — жалко улыбнулся окровавленным ртом Фрол. — Мы лишь хотели покарать блудницу!

— Так же, как покарали год назад Прасковью? — холодно вопросил его Дмитрий. — Кто ты, чтобы карать других? Господь Бог? Великий Князь?

Тать промолчал, не найдя ответа. Застонал, приходя в себя, Газда. По его затылку сбегала струйка крови, но, к счастью, казак был жив. Из уст Дмитрия и Флориана вырвался облегченный вздох.

— Кто это меня так? — осведомился Газда, поднимаясь на ноги. — Ты, что ли, косматая морда?

Взор казака был устремлен на Пафнутия, и тот съежился в ожидании удара.

— Что ты, парень?.. — пролепетал насильник, пятясь в угол трапезной. — Я и в драку-то не вступал…

— Ты был за моей спиной, когда ко мне пришел удар, — покачал головой казак, — так что больше некому!..

Я готов простить тебе сию низость, — продолжал Газда, — но обиду, нанесенную Наталье, не прощу никому!

Подпрыгнув, он с хрустом впечатал каблук в нос татя. Врезавшись спиной в стену сруба, насильник сполз по нему на земляной пол.

— Гляди не убей его, — остановил Газду Бутурлин, видя, что он занес ногу над головой Пафнутия — а то Великий Князь спросит и с тебя!

— За эту мразь? — изумился казак. — Ты, верно, шутишь?

— Какие тут шутки, Петр! Сей тать — подданный Московского Владыки. Государь один вправе решать его судьбу.

— В державе нужно действовать по закону! — добавил рассудительный Флориан. — Мне самому охота посечь злодеев, но будет лучше доставить их на княжий двор…

— Мой закон — правда да честь казацкая! — проворчал Газда, привязывая к поясу саблю, — а что сделает татям ваш Государь? Высечет да с Москвы прогонит, только и всего!

С улицы донеслись топот и лязг оружия. Миг — и в трапезную ворвались городские стражники, приведенные Натальей. Без лишних слов и церемоний они связали татей одной длинной веревкой и вытолкали их из трапезной.

Снаружи их ждал на коне сам Воротынский, при виде коего злодеи пали на колени, убеждая боярина в том, что хотели лишь проучить развратную бабу.

— Помилосердствуй, боярин! — скулил, растеряв свою наглость, Фрол. — Она ведь осрамила мой род!

— Цыц, пес! — брезгливо поморщился державный муж. — Будто ты его не осрамил! Стражи, уймите сего висельника!

Исполняя его повеление, один из ратных людей въехал Фролу под ребра древком бердыша, и тот скорчился от боли.

Последними трапезную покинули Бутурлин с друзьями. При виде их Воротынский многозначительно усмехнулся.

— Так-так-так! — произнес он, качая головой. — И почему я не удивлен при виде вашей троицы? Как вы узнали, что ночью сюда нагрянут тати?

— Меня в гостинный двор чутье привело! — ответил, выходя вперед, Газда. — Хочешь — верь, боярин, хочешь — нет, но я порой вижу грядущее. Господь указал мне, где этой ночью свершится разбой!

— Допустим, тебя привело к Анфимьевне… чутье, — криво усмехнулся Воротынский, — а как здесь оказались вы оба? Наталья сказывала, вы явились к ней много позже!

— Быть может, мне передался дар Газды, — пожал плечами Бутурлин. — Едва он исчез ночью с моего подворья, я догадался, где его нужно искать!

— И впрямь ценный дар! — рассмеялся старший боярин. — Со мной поделиться не желаете? Я бы многое отдал, чтобы вовремя чуять в державе разбой и измену!

— Сего обещать не могу! — лицо Газды расплылось в шутовской ухмылке. — Дар сам решает, кому передаваться, а кому — нет!

— Иного я и не ждал! — проворчал Воротынский. — Ну да ладно! Обойдемся без предчувствий!..

А ты, парень, не робкого десятка, — в голосе боярина впервые прозвучало уважение к казаку, — не сробел выйти в одиночку против такой оравы!

— Коли бьешься за тех, кого любишь, в душе нет места страху! — ответствовал Газда.

— Красно молвишь! — Воротынскому по нраву пришелся ответ. — Похоже, тогда, в Самборе, я тебя как следует не разглядел! Не помышляешь о том, чтобы служить Москве?

— Прости, боярин, — отрицательно помотал чубом казак, — не помышляю. Мои братья и так подсобили Москве, разбив отряд Валибея.

Давеча я опознал татя, что собирался убить вашего Владыку. Теперь еду с Дитрием на Литву ловить германского супостата!

Не много ли хочешь от меня, боярин?

— Что ж, от добра добра не ищут!.. — помрачнел Воротынский. — Оставайся при своей вольности! Я же возвращаюсь на Княжий Двор. До утра мне все одно не уснуть, так хоть со злодеями разберусь!

— Гоните сию падаль в княжескую темницу! — обернулся он к стражникам. — И до утра не давать им ни хлеба, ни воды! Пусть узнают, каково насильничать!