Идя сквозь огонь

— Из нее самой! — подтвердил его догадку Воротынский. — Я дал оглядеть сию ручницу нашим оружейникам. Пусть поучатся у чужеземных мастеров! Может, и они сотворят подобную пищаль!

— Что ж, ты верно поступил, Михайло! — одобрительно кивнул ему Князь. — Будет хоть какой-то прок Московской Державе от покушения на мою жизнь! Это и есть твоя новость?

— Имеется еще одна, Государь! — торжественно вымолвил боярин, склоняясь над чудо-оружием. — Я могу сказать, в какой стороне оную ручницу произвели!..

Похоже, тать, целившийся в тебя, пожелал скрыть сие и запретил оружейнику класть на пищаль клеймо. Но того подвело честолюбие, и он нарушил запрет. Впрочем, клеймо на свое изделие он поставил так, чтобы заказчик о нем не догадался. Я сам нечаянно его обнаружил!

Сказав это, Михайло отвинтил колпачок, закрывавший казенную часть пищали, и повернул его тыльной стороной к своему Владыке. На очищенном от пороховой гари донце колпачка был отчетливо виден травленный обрис лебедя.

— Верно, клеймо… — задумчиво протянул, разглядывая его, Иван. — Ты не расспрашивал наших оружейников, чей это знак?

— Уже разузнал! — Воротынский лучился радостью, как мальчишка, коему отец-ратник впервые позволил надеть свой шелом. — Лебедь — герб известной в Стокгольме оружейной мастерской!

Иван и Софья переглянулись между собой. Княгиня не смогла сдержать торжествующей улыбки.

— То, что ты свершил, достойно награды, — произнес, обращаясь к боярину, Иван, — я не забуду твоей услуги!

— Если уж кого и награждать, то Бутурлина и его компанию! — усмехнулся Воротынский. — Они добыли пищаль, я лишь распознал клеймо…

— Если награждать сию троицу за все их добрые дела, моя казна опустеет, — грустно вздохнул Князь, — ибо они за неделю принесут державе больше пользы, чем иные бояре за целый год!

Мне даже грустно, что завтра Бутурлин с друзьями покинет Москву…

Но нынче, когда мы знаем, кто подослал ко мне убийцу, нельзя сидеть сложа руки. Мы нанесем недругу удар, да такой, чтобы он содрогнулся! И нанесешь его ты, Михайло! Разумеешь, о чем я?

— Как не уразуметь! — расплылся в довольной улыбке боярин, догадавшись, куда клонит Владыка. — Завтра же поутру и грянем! Устроим праздник Столице!..

* * *

…После оглашения княжеского приговара Бутурлин с друзьями направился в усадьбу. Зрелище бития кнутом не доставляло радости боярину и его побратимам. С них довольно было сознания того, что негодяи понесли ответ за свершенное зло.

Но Газде было неспокойно на душе. В мыслях он рвался к женщине, нежданно покорившей суровое казачье сердце. Завтра ему предстояло покинуть Москву, и Петр не мог перед отъездом не перемолвиться с Натальей.

— Куда это ты собрался? — полюбопытствовал Дмитрий, глядя, как он охорашивается и оправляет кафтан.

— Да есть одно дело… — уклончиво ответил казак. — Не беспокойся обо мне, брат. Я скоро возвернусь!

— Может, поедем вместе? — предложил ему Бутурлин, догадавшийся, о каком деле рек его приятель. — По дороге тебе могут встретиться родичи злодеев, против коих ты нынче свидетельствовал на суде…

— Пусть встретятся! — многообещающе улыбнулся Газда. — Кулаки и сабля при мне, так что я готов к беседе!

Вскочив в седло, он дал плети коню и вылетел за ворота усадьбы.

— Гляди, не наломай дров! — напутствовал его Дмитрий.

— Не наломаю!.. — донеслось до него уже с улицы.

— Как мыслишь, не наломает? — с сомнением вопросил боярина Флориан.

— Надеюсь, что нет, — пожал плечами Бутурлин, — до сих пор Господь был к нему милостив. Будем его молить, чтобы уберег Петра и на сей раз!..

Путь к подворью Анфимьевны для казака обошелся без приключений, однако на подходе к ее дому Газду ждала неприятная встреча.

Хозяйку двора он застал у ворот за разговором с каким-то степенным бородачом, с первого взгляда не понравившимся казаку.

— Ты уж не взыщи с нашего рода! — долетел до Газды обрывок его фразы, обращенной к женщине. — Кабы я знал, что задумал Фрол, ни за что бы не отпустил его к тебе!

От меня же ты слова худого не услышишь. Если будет в чем надобность, всегда можешь ко мне обращаться…

— Не будет у нее надобности в тебе! — резко оборвал московита, спешиваясь, Газда. — У вас одалживаться — себе дороже!

— Кто сей муж, Наталья? — вперил в казака угрюмый, медвежий взгляд бородач. — По какому праву, степняк, ты лезешь в чужой разговор?

— Сей муж спас мою жизнь и честь! — с достоинством ответила Анфимьевна. — Вступился за меня перед твоим братцем и его сворой!

— Полно притворяться, будто не ведаешь, кто я! — насмешливо осклабился Газда. — Мы с тобой, почтенный, уже встречались!

Не ты ли давеча на суде громче всех кричал, что у пришлых степняков нет права свидетельствовать против коренных москвичей?

— Кричал, и что с того? — важно подбоченился купец. — Имею право! Чтоб ты знал, я — Тит, деверь Натальи и брат Фрола, на коего ты возвел напраслину!

— Напраслину? — изумленно приподнял бровь казак. — Хочешь молвить, что сей ночью твой братец не пытался обесчестить и убить твою сноху?!

— Сие не твоего ума дело! — поморщился Тит. — Мы, московиты, сами во всем разберемся…

— Как разобрались с Прасковьей? — вопросил его Газда.

— Слушай, парень, — шумно засопел купец, — что тебе до Прасковьи? Ты у нас проездом, вот и поезжай по своим делам!

Не люб ты Москве!..

— А ваши деяния, ей, значит, любы?

— Мы здесь все свои, ты же — чужак, — хищно прищурился Тит, — а чужаков у нас не любят. Могут и ножом промеж ребер угостить!

— Ну так угости меня! — глаза казака сверкнули грозным огнем. — Или ты лишь на словах горазд?

Побагровев от гнева, Тит двинулся к Газде с кулаками, но, встретив его взгляд, передумал вступать в драку.

— Пойду я, Наталья, — произнес он, смерив казака неприязненным взором, — в другой раз потолкуем…

— Ступай, почтенный! — бросил ему вдогонку Газда. — Гляди, о бороду не споткнись!

Анфимьевна прыснула смехом.

— Спасибо, что отвадил Тита, — с благодарностью произнесла она, — он мне самой не по сердцу. Женат, дети имеются, а когда на меня глядит, глаза у него, что у кота, узревшего сметану…