Иерусалим обреченный (Салимов удел; Судьба Иерусалима)

Она опустила и снова подняла взгляд. На ее лице про-мелькнуло удивление. Она взглянула на книгу, потом опять на него и сделала было движение встать, но передумала.

Вместо этого встал он и подошел, держа в руках собственную книгу вестерн в бумажной обложке.

– Привет, - произнес он дружелюбно, - мы что, знаем друг друга?

– Нет, - ответила она.
– Дело в том... вы Бенджамен Мерс, правда?

– Правда, - он приподнял брови.

Она издала нервный смешок, лишь мельком взглянув ему в глаза, чтобы попытаться прочесть его намерения. Девушка явно не принадлежала к тем, кто заговаривает с посторонними мужчинами в парке.

– Я думала, что увидела призрак.

– Она подняла с колен книгу. Бен заметил на ней штамп городской библиотеки. Книга оказалась "Воздушным танцем", его вторым романом. Девушка показала фотографию на форзаце - его собственную фотографию четырехлетней давности. Мальчишеское лицо с черными алмазами глаз выглядело пугающе серьезным.

– С таких пустячных случаев берут начало династии, - шутливо провозгласил он, но фраза повисла в воздухе, как невольно сорвавшееся пророчество. Позади него малыши счастливо плескались в луже, женский голос просил некоего Родди на раскачивать сестренку так высоко; сестренка, ничего не слушая, бесстрашно взлетала к небу. Это мгновение он запомнил на долгие годы. Если ничего не вспыхивает между двумя людьми, такие моменты просто летят вслед за прочими в гигантский провал памяти.

Потом она рассмеялась и протянула ему книгу:

– Подпишите, пожалуйста.

– Библиотечную?

– Я куплю такую же и возмещу им.

Он нашел в кармане автоматический карандаш.

– Как ваше имя?

– Сьюзен Нортон.

Он быстро написал, не задумываясь: "Для Сьюзен Нортон, самой хорошенькой девушки в парке. С сердечным приветом - Бен Мерс".

– Теперь вам придется ее украсть, - сообщил он, возвращая книгу. "Воздушный танец" больше не издается, увы.

– Найду у букиниста в Нью-Йорке, - чуть поколебавшись, сказала она. Ужасно хорошая книга.

– Спасибо. Когда я ее перечитываю, я удивляюсь, как ее вообще могли опубликовать.

– Вы часто ее перечитываете?

– Да, но я стараюсь бросить.

Они рассмеялись, и сразу почувствовали себя естественно. Позднее у него был случай удивиться, как легко это произошло. Судьба... Да, судьба, но не слепая, а вооруженная двадцатикратным биноклем и непременно желающая перемолоть несчастных смертных своими гигантскими жерновами, чтобы испечь нечто непостижимое.

– Я и "Дочь Конуэя" читала тоже. Я люблю эту книгу. Наверное, вам такое говорят каждый день.

– Поразительно редко, - признался он. Миранде тоже нравилась "Дочь Конуэя", но приятели в кафе не проявляли на ее счет энтузиазма, а критики... Чего ждать от критиков...

– Вы читали последнюю?

– Нет еще. Мисс Куген из аптеки говорит, что она очень скабрезная.

– Черт! Да она почти что пуританская, - возмутился Бен.
– Язык грубоват, но когда пишешь о деревенских парнях, нельзя же... Послушайте, а не угостить ли мне вас мороженым? Я как раз собирался сам подкрепиться.

Она еще раз исследовала его взгляд. Потом тепло улыбнулась.

– Конечно. Я не против. У Спенсера отличное мороженое.

Так это началось.

– Это и есть мисс Куген?
– вполголоса спросил Бен, глядя на высокую женщину в красном плаще поверх белой униформы.

– Она самая. Она каждый четверг заказывает книги в библиотеке тоннами и доводит мисс Старчер до сумасшествия.

Они сидели на табуретках, обитых кожей, и попивали содовую: он шоколадную, она - клубничную. Заведение Спенсера - аптека и кондитерская обслуживало еще и местный автовокзал, и со своего места они могли видеть через старомодную арку пустой зал ожидания, где одинокий молодой человек в голубой форме военно-воздушных сил сидел с угрюмым видом, обхватив ногами чемодан.

– Куда бы он ни ехал, он, кажется, не очень-то этому рад, проследила девушка взгляд Бена.

– Увольнительная кончилась, наверное, - предположил тот и подумал: "Сейчас она спросит, служил ли я когда-нибудь".

Но вместо этого она сказала:

Когда-нибудь и я сяду вот так на автобус в пол-одиннадцатого и скажу "прощай" Салему. И буду, наверное, такой же мрачной, как этот парень.

– И куда?

– В Нью-Йорк, пожалуй. Надо же посмотреть, не смогу ли я наконец жить самостоятельно.

– А здесь что-нибудь не так?

– В Лоте? Я люблю его. Но родственники, знаете... Они всегда как будто заглядывают мне через плечо. Да и Лот немного может предложить честолюбивой девушке.

Она пожала плечами и наклонилась к своей соломинке. На загорелой шее красиво проступали мышцы. Цветастое платье намекало на красивую фигуру.

– И какую же работу вы ищете?

Она опять пожала плечами:

– У меня диплом Бостонского университета. Он, конечно, не стоит бумаги, на которой напечатан. По искусству - максимум, по английскому минимум. Прямым ходом в категорию образованных дурочек. Меня даже не научили украшать учреждение. Несколько моих школьных приятельниц работают секретаршами - мне выше машинистки никогда не подняться.

– Так что же остается?

– Ну... может быть, издательство, - проговорила она неуверенно.
– Или какой-нибудь журнал... В таких местах всегда найдется место тому, кто умеет рисовать по заказу.

– А вам делали заказы?
– мягко спросил он.

– Нет... но...

– Без заказов в Нью-Йорк ехать не стоит. Поверьте мне. Только каблуки стопчете. Вам случалось продавать что-нибудь здесь?

– О, да!
– она резко засмеялась.
– В Портленде открывали новый кинотеатр и купили двенадцать моих картин, чтобы повесить в фойе. Семьсот долларов заплатили. Я внесла последний взнос за свой автомобильчик. Но как насчет вас?
– Она оставила соломинку и погрузила ложку в мороженое.
– Что вы делаете в процветающем сообществе Джерусалемз Лота, основное население тринадцать сотен человек?

Он пожал плечами:

– Пытаюсь писать роман.

Она тут же загорелась возбуждением:

– В Лоте? О чем? Почему именно здесь? Вы...

– Вы расплескали содовую, - серъезно прервал он ее.

– Я... Да, действительно. Прошу прощения, - она промокнула дно стакана носовым платком.
– Послушайте, я вовсе не хотела надоедать вам. Я обычно неназойлива.

– Не за что извиняться. Все писатели любят говорить о своих книгах. Иногда перед сном я сочиняю себе интервью с "Плэйбоем". Напрасная трата времени.

Молодой летчик встал - подъезжал автобус.

– Я четыре года жил в Салеме Лоте ребенком. Там, на Бернс-роуд.

– На Бернс-роуд? Там сейчас ничего нет, кроме кладбища.

– Я жил у тети Синди. Синтия Стоунс. Мой отец умер, и с мамой случилось что-то... вроде, знаете, нервного срыва. Она и отправила меня "в деревню к тетушке", покамест придет в себя. Тетя Синди усадила меня на автобус и отправила обратно в Лонг-Айленд к маме ровно через месяц после большого пожара. От мамы я уезжал - плакал, и от тети Синди уезжал - тоже плакал.