Иголка в стоге сена
Шрифт:
И так, шаря глазами по окнам (а рассвет уже состоялся, и внутренности заграничных обиталищ были видны как на ладони, даже не освещенные), набрела она на жилище своей мечты. Сначала она увидела белые полки на фоне белых стен, хайтековскую технику и мебель, синюю лежанку у окна. Такое только в кино раньше видела. Она и засмотрелась, как в зрительном зале. Некоторое время картинка была застывшей, как фото в глянцевом журнале: белое, синее, кое-где черное пространство комнаты, по размеру походившей на ту, в которой окопалась она, дробилось на фрагменты такими же огромными, как у них в номере, окнами и было полным воплощением ее мечты о домашнем покое, ежедневном домашнем курорте. Сколько минут она медитировала, впитывая в себя овеществленную иллюзию? Сколько бы ни было, время это было сладким. А
Когда он, одетый, стоя глотал из белой чашки кофе (она была уверена, что именно кофе), ее озарила мысль: вот сейчас он уйдет, помчится куда-нибудь на уик-энд, в горы, на озера, не важно. И кончится ее кино. И картинка застынет, и мечта – такая стопроцентная мечта – растает, как ядовитое испарение. Тут-то она принялась действовать. Буквально на автопилоте. Не задумываясь о последствиях, просто гонимая инстинктом. Она немедленно покинула номер, прихватив только отключенный мобильник, кошелек и ключ. В лифте чуть подправила волосы и придала лицу выражение романтической затравленности.
Всего несколько шагов отделяли ее от подъезда вожделенного дома. Пять секунд – и она у дверей. Теперь – ждать. И без напряжения. Она недолго прохаживалась у подъезда, бдительно следя верным боковым зрением за входом в райские кущи. При этом она нервно, со слезой в вибрирующем голосе, втолковывала молчащему телефону по-английски:
– Да! Да! О да! Прости! Я буду ждать! Пожалуйста! Да!
Как только раздался негромкий дверной щелчок, она учуяла: идет. Повернулась спиной и, продолжая стонать в телефон, случайно обронила кошелек. Почти под ноги беззаботной жертве. Но, ясное дело, расстроенная разговором, не заметила потери и нагоняющего ее честного прохожего, стремящегося вернуть пропажу очаровательной незнакомке.
Так и захлопнулся капканчик! Попался, как миленький. Слово за слово. Невольная слеза. Поворот головы, чтобы спрятать расстроенное лицо (тут главное – не переиграть), радостное удивление. Благодарность. Признание, что если б не он…
А он – все она правильно проинтуичила – собрался в горы с друзьями. И – видела – заметался. Не захотелось ему в горы. Замечталось остаться с подарком судьбы, немножко странной чужеземной девушкой с прозрачными небесными глазами и печальной зыбкой улыбкой. Ничего, ничего. Пусть идет. Идет и помнит. И рвется оглянуться.
Можно достать из вновь обретенного кошелька визиточку и протянуть ее равнодушными пальчиками случайному встречному: будете в наших краях, заходите.
Ох, как же она «общалась» эти три дня с шефом! Он даже призадумался. Проникся ее чувствами. Видимо, даже мысленно повзвешивал на чаше весов ее, нежную и горячую, и привычную (зевотно) семью. И даже туманно как-то на что-то намекнул. Что, мол, продолжение следует в направлении большего сближения.
А она уверенно ждала и веселилась. Все будет, как задумано. Выйдет, как по писаному.
И вышло. Звонки пошли один за другим. Легенда о несчастной любви. Утешение далекого друга. Постепенное, медленное пробуждение к новой жизни. Привязанность. И так далее, с конечной остановкой в милом городе Сан-Галене в качестве законной жены того, кого высмотрела метким глазком.
Вот теперь следовало начаться счастью. Только оно почему-то не начиналось. Что-то стало зарождаться у молодой хозяйки
к молодому мужу, на любовь не похожее.Презрение скорее, что ли. Так купился, козел! Так дешево купился! И все позиции сдал, все ей под ноги бросил, не зная, кому свою жизнь вверяет. И квартира-курорт не радовала. И драйва в их стране – никакого. У нас в фитнес-класс идешь – себя покажешь, на других посмотришь, наденешь самое лучшее, вся как натянутая струна. А тут – идут кто во что горазд одетые. И на тебя не глянут. Идут тренироваться – и тренируются. И все! Без подтекста, без приключения, без будущего. И все тупо по прямой. Как скажут, так и сделают. Ну это же смысл жизни пропадает.
Она расслабилась. Перестала держать марку. Перешла на привычный стиль общения. Засвинячила дом. Скандалила из скуки. Моталась в Москву на свидания с постылым некогда шефом.
Да, теперь если бы кто-то и принялся подсматривать за их жизнью сквозь незанавешенные окна, не позавидовал бы. Не возжелал бы ни жены ближнего своего, ни имущества его.
Она давно считает этот отрезок времени, проведенный в осуществленной мечте, пройденным этапом. Жизнь не кончилась. Появились другие мечты. Кому интересно, в конце концов, всю жизнь просидеть на курорте? Вот и все. А он? Кто ему виноват, что оказался не тем, не ее человеком. Она ведь дала ему шанс. И еще какой! А он его профигачил. Ну и ладно. Его проблема. Взрослый благополучный человек. Пусть сам разбирается.
Нашедшего или приютившего просят позвонить
Дворники заскребли, забили по земной тверди. Закричали петушиные свои матерюги. Раз это слышишь, значит, живешь. Тогда вставай и делай что положено. Бабушка каждое утро что обещала? «Внезапно Судия приидет, и кое-гождо деяния обнажатся…»
Утренние деяния Анны Николаевны по идее не должны были разгневать Судию. Смотреть, собственно, не на что. Так, бодрится некое существительное единственного числа, некогда женского рода. Делает зарядку. Наклоняется, приседает. Кости спросонок трещат, сама кряхтит. Причем в темноте, для экономии. Ничего, в ванной все равно включать придется. Но ненадолго. Зубы, душ – пять минут, и все дела.
Потом завтрак: ряженки стакан. В ее возрасте полнеть – преступление. А наказание будет детям и внукам, за лежачей ходить. Тощие перебираются в другой мир легче. Это она уж давно подметила. Так что, если всякого материального по минимуму, – к добру. Предметы все лишние – вон. Она у себя уже давно такую пустоту организовала – дворец. На кухне табуретка у подоконника: вкушаешь, и деревья видны с птицами, небо каждый день разное. Даже в темноте не темно. Потом холодильник (почти всегда отключен, но пусть стоит для приличия). Под раковиной короб, там вся утварь – кастрюля, сковородка, чайник. Посуда столовая в холодильнике, чтоб зря не пустовал. И ведь красота! Дышится, как Золушке на балу.
В комнате ковер три на четыре с молодых еще времен радует глаз. Матрас пружинный накрыт ковром поменьше. Кресло, столик маленький с телефоном. Телевизор в углу – это уж когда совсем невмоготу, на случай постельного режима из-за (тьфу-тьфу-тьфу) болезни какой. Одежда и прочее, без чего не проживешь, помещается в стенном шкафчике, в прихожей.
Все Анютино детство прошло в коммуналке. В двенадцатиметровой клопоморке впятером. Ее главная мечта была – пространство без ничего. Мечты сбываются. Не у всех, конечно, но кто сильно хочет. Каждый день радуется она своему пространству. Помнит, как оно иначе бывает.
Остатки ряженки она собирает пальцем со стенок стакана и намазывает на лоб, щеки и подбородок. Косметическая процедура под названием «маска». Ни капли добра не пропадает. Все идет в пользу, в жизнь. Когда маслицем подсолнечным морщины свои порадует, когда томатной пастой. Коже питание нужно.
С волосами решение пришло тоже из детства. Давно, еще молодой пенсионеркой, пришла она в парикмахерскую стричься-краситься. Села на диванчик ждать своей очереди и оказалась напротив равнодушно-честного зеркала. Смотрит Анюта на молодых, как они себе в зеркалах улыбаются или страдальчески губки закусывают, если волосок из прически выбился, потом на себя – жуть. Так, в обычной жизни – вроде ничего. А в парикмахерской у зеркала – жуть. Не выдержала, ушла домой, прям из очереди.