Иголка в стоге сена

Газда навалился на створку ворот, увязшую в снегу, и водворил ее на прежнее место. Тур подогнал к ней вторую и вставил в скобы ворот массивный брус засова.

— Вот что, брат, — обернулся он к Газде, — никто не знает, чем для нас закончится сия ночь. Но Волка нужно остановить любой ценой. Окажись он на свободе, не поздоровится ни нам, ни московиту. Мы еще можем уйти в чащобу, а вот Дмитрию отступать некуда. Так что, выход у нас один: изловить и связать татя. А свершив сие дело, можно и в леса податься…

— Если уходить будем, то зачем было запирать ворота? — недоуменно пожал плечами Газда.

— Если мы не остановим Волка, пусть хотя бы ворота остановят, — пояснил Тур. — И давай договоримся, брат: если один из нас погибнет, пусть другой разбудит польскую стражу.

Он отвязал от пояса охотничий рог и протянул его побратиму.

— Что же, мы не одолеем вдвоем одного татя? — нахмурился Газда.

— Сей зверь страшнее многих, кого мы знали доныне, а загнанный в угол, он стал опаснее во сто крат!

— Пусть так, но почему ты мне отдал рог? — продолжал недоумевать Газда. — Может, тебе самому придется в него трубить?

— Нет, Петр, — покачал чубом старый казак, впервые назвав Газду не по прозвищу, а по имени, — боюсь, в рог придется трубить тебе…

…Так мне говорит чутье, а оно меня ни разу не обманывало!

Газда промолчал, хотя ему не пришелся по сердцу ответ побратима. Обнявшись, казаки двинулись по цепочке следов, ведущих от мертвого Чуприны к конюшне.

В том, что Волкич еще там, у них сомнений не было.

_____________________________

Умение действовать быстро и решительно не раз спасало Волкичу жизнь. Не подвело оно его и в схватке с немым Олафом. Несмотря на юный возраст, сын трактирщика был наделен медвежьей силой, и сумей он дотянулся до горла Волкича, по боярину пришлось бы заказывать панихиду.

Но удар копьем устранил с пути беглеца внезапно возникшую преграду. Волкич не ведал, сколько таких преград воздвигнет на его пути судьба, но твердо знал, что убьет всех, кто заступит ему дорогу к свободе.

И все же он был обескуражен, когда ворота конюшни распахнулись, и на пороге возникли Тур и Газда. При виде казаков тать похолодел от ужаса. Ему подумалось, что следом за ними в конюшню войдут стражники, и тогда ему останется лишь одно — умереть в бою.

Но у Волкича отлегло от сердца, когда он понял, что казаков только двое. Они по какой-то причине не стали будить людей Воеводы, подарив убийце надежду расправиться с ними, как незадолго до этого он поступил с сыном Харальда.

— Далеко ли собрался? — бросил ему с порога Тур.

Злобная гримаса исказила лицо татя, уцелевший глаз хищно сверкнул в полумраке.

— С дороги, холопы! — прорычал он, вынимая из ременной петли на седле боевой топор. — Смерти жаждете? Сейчас вволю наедитесь!

— Не пугай пуганых, — с холодной насмешливостью произнес Тур, — в одиночку тебе нас не одолеть. Бросай секиру, не то хуже будет!

— Ну, так отбери ее у меня, — осклабился душегуб, — сделай подарочек Воеводе!

Занося топор для удара, он двинулся навстречу казакам.

— Помни наш уговор, брат! — шепнул Газде напоследок старый Тур. — И… не поминай лихом!

В руках он держал смотанную петлями волосяную веревку, коей собирался опутать врага. С таким орудием едва ли можно было на равных противостоять секире, но по-другому казак действовать не мог. Татя требовалось связать, а не убить, а это значило, что нельзя было пускать в ход саблю.

Понимал это и Газда, посему вместо клинка, подаренного Командором Сфорца, сжимал в руке лишь «летучий змей».

— Смерть вам, холопы!!!

Взметнув над головой секиру, Волкич ринулся в бой. Первый удар предназначался Газде. Казак успел метнуть в голову татя свою веревочную снасть, но Волкич ловко уклонился от броска, и железные гирьки пролетели мимо, не причинив ему ущерба.

Секира обрушивалась на голову Газды, и избежать смерти он мог, лишь выскользнув из-под удара. Он так и сделал, но ближайший столб коновязи помешал ему отступить. Гибельное лезвие скользнуло по руке казака, распоров ему рукав зипуна, кожу и мышцы от плеча до локтя.

Секира вновь взметнулась вверх, чтобы довершить дело, но опуститься на голову Газды ей не пришлось. Видя, что побратиму грозит гибель, старый Тур бросился наперерез врагу.

Моток веревки, брошенный им в лицо татя, заставил Волкича отступить, и, воспользовавшись сей заминкой, Тур обеими руками вцепился в железное топорище секиры.

Он надеялся обезоружить разбойника, но молодой, сильный тать легко вырвал топор из рук старого казака и нанес ему удар лезвием поперек живота.

Застонав, Тур осел наземь. Второй удар Волкича должен был добить его, но теперь навыручку побратиму пришел Газда. Прыгнув навстречу татю, он ударом ноги в грудь оттолкнул его от раненого товарища.

Волкич устоял на ногах и замахнулся на казака секирой. Рванув из ножен саблю, Газда попытался отбить удар татя клинком, но раненая рука ему плохо повиновалась, и Волкич без труда выбил из его пальцев оружие.

— Ну что, отвоевался, холоп? — злобно оскалил он зубы, преграждая казаку путь к выходу. — Сейчас ты отправишься к своему рыжему дружку!

— Труби в рог! — простонал Тур. — Труби, брат!..

Отступать Газде было некуда, защищаться нечем. Перед взором его маячила вражья секира, занесенная для удара. Казак понял, что если не протрубит сейчас, то уже не сделает сего никогда.

Сорвав здоровой рукой с пояса охотничий рог, он изо всех сил подул в него. Вырвавшись из затхлого полумрака конюшни, резкий звук пронзил утреннюю тишь и разнесся над миром, будя спящих во всех углах постоялого двора.

Трубя, Газда не рассчитывал, что это спасет ему жизнь, но именно так и вышло. При звуке рога рука Волкича дрогнула, и удар, способный развалить казака от шеи до бедра, пришелся в столб коновязи.

Ярость на лице убийцы сменилась животным ужасом. Забыв о Газде, он метнулся к своему коню, вскочил в седло и стрелой вылетел на подворье.