Иголка в стоге сена

От неожиданности Чуприна замер на месте. Рука по привычке потянулась к сабельному крыжу, но застыла у бедра, не найдя рукояти. Казак вспомнил, что, покидая место ночевки, впопыхах забыл прицепить саблю к поясу, и по спине его вновь пробежал колючий холодок.

— Ты ведь хочешь разбогатеть, не так ли? — продолжал, между тем, голос. — Сделай то, что я скажу, и получишь два кошеля серебра!

— Серебра? — переспросил, облизав пересохшие губы, Чуприна. — И что я должен для тебя сделать?

— Совсем немного. Ты выпустишь на волю пленника Воеводы, и я тебя за это щедро вознагражу. Тебе нужно лишь разрезать веревки, коими он связан. Остальное уже моя забота!

— Хочешь, чтобы я освободил Ирода, чьи руки по локоть в крови? — вспомнил слова Газды Чуприна. — Убийцу женщин и детей?

— Тебя мучает совесть… — в голосе, долетавшем из тьмы дверного проема, звучала насмешка, — …сколько денег тебе нужно, чтобы она утихла?

Чуприна задумался. В одно мгновение перед его внутренним взором промелькнула былая жизнь, когда он, еще Акакий Скибка, служил стременным у вельможного князя Черногузского.

Князь обожал охоту, и вся челядь, в число коей входил Акакий, вынуждена была загонять для него на ловах лосей и кабанов. Изо всех сил стремясь заслужить милость магната, он в совершенстве овладел искусством быстро и крепко связывать любого зверя, угодившего в силки. Князь, по большей части, бывал им доволен и награждал Акакия то медью, то серебром, что пробуждало к нему зависть остальной дворни.

Но долго ходить в княжеских любимцах Акакию не прищлось. Однажды его хозяину посчастливилось загнать в ловчую яму огромного вепря, силой и свирепостью превосходившего всю прочую добытую им на охоте дичь. Зверя можно было прикончить на месте, но Князь решил привести его в поместье живьем. Ему хотелось развлечь друзей травлей лесного исполина.

Для осуществления сего замысла Акакию пришлось с риском для жизни спускаться в яму и связывать пойманному чудовищу ноги. Но хотя стременной отменно исполнил волю магната, вместо ожидаемой милости на него обрушился господский гнев. Вепря грузили на воз, когда, порвав путы, он обрел волю.

Трудно передать, какой при этом поднялся переполох! Разбросав загонщиков, словно тряпичные куклы, и покалечив двух собак, лесной обитатель навсегда скрылся от княжьих глаз в чащобе.

Вины Акакия в случившемся не было. Один из завистников-дворовых подсунул ему гнилые веревки, а он не успел распознать подвох. Но Князю нужно было на ком-то сорвать зло за свою неудачу, а Акакий для этого подходил, как никто другой.

По возвращении в поместье его раздели до пояса и, привязав за руки меж двух столбов, отвесили сорок полновесных ударов плетью.

Без малого две недели приходил он в себя после незаслуженной порки, а по возвращении на Князев двор обнаружил, что его место занято подлецом, подавшим ему негодные путы.

Боль и обида переполняли душу бывшего стременного. Выросший в холопстве, он с детства привык к и унижениям и побоям, но на сей раз его чаша терпения переполнилась.

Акакий решил отомстить Князю и в ту же ночь поджег господский амбар. Огонь быстро потушили, а рассерженный магнат объявил на бунтаря охоту. Больше месяца укрывался он в лесу от ловцов, преследовавших его, словно дикого зверя.

Но худшее было впереди. Не сумев изловить своего бывшего челядника, Князь отвел душу на его родне. Хижина родителей Акакия была сожжена дотла, а обеих его сестер хозяин отдал на поругание жолнежам.

Не снеся горя, мать Акакия скоропостижно умерла, а отец проклял сына, навлекшего на семью столько бед.

После всего случившегося у будущего казака оставался лишь один выход — бежать на восток, куда стекались все недовольные властью Князей и Воевод. Ему удалось прибиться к казачьему отряду, идущему на соединение с Подковой. Славный атаман как раз собирал силы для войны с Унией и охотно принял оборванную ватагу в свое войско.

Там Акакий получил прозвище Чуприна и начальные навыки боевых искусств. Но достичь вершин ратного дела ему не удалось. Тридцатилетнему мужчине было трудно с азов осваивать то, чему в казачьих семьях учат с малолетства. Он так и не научился толком ни фехтовать, ни стрелять из лука, а его ловкость в обращении с веревкой, годилась разве что, для связывания пленных.

Но еще больше в казачьем быту Чуприну раздражало иное. Казаки ценили в людях лишь бесстрашие да готовность делиться последним добром, посему личных денег у них не было. Все свои сбережения и добытые в бою ценности они отдавали на общее дело, и горе было тем, кто пытался утаить от товарищей хотя бы, монету. Подобных хитрецов «Вольные Люди» с позором выгоняли из войска, перед изгнанием сбривая им признак казачьего достоинства — чупер.

Чуприна понял, что нажить богатство здесь ему не удастся, однако, страх за собственную жизнь заставлял его терпеть законы казачьей вольницы. Без ее пик и сабель Акакий был беззащитен перед Князем Черногузским и другими панами…

…После разгрома Подковы бывший стременной примкнул к Туру и Газде, рассчитывая с их помощью добраться до мест, где заканчивалась власть польской шляхты. Но в положении Чуприны едва ли что-нибудь изменилось. Побратимы не собирались отказываться от опостылевшего ему общего котла, и надежды Акакия разбогатеть при них рассеялись, как дым.

Нельзя сказать, что он не питал к Туру и Газде добрых чувств, но их помыслы были до противоположности несхожи с мечтами Чуприны. Они жаждали битв и походов, освоения новых земель, Чуприна же хотел осесть в городе, обзавестись семьей, зажить почтенным мещанином.

Пока он следовал за Туром и Газдой, этим мечтам не суждено было сбыться, и Акакий не раз подумывал о том, что будь у него сбережения, он бы давно сбежал от них и занялся устройством собственной жизни.

Однако, сбережений у него не было, и уйти от побратимов ему бы пришлось тем бедняком, коим он незадолго до того влился в пеструю рать Подковы.

Немудрено, что слова Командора заставили Чуприну задуматься. Даже один кошель серебра мог обеспечить ему сытую жизнь на долгие годы, два же таких кошелька представлялись казаку немыслимым богатством!

Он знал, что, выпустив татя на свободу, пойдет против воли побратимов. Но предложение Командора было чересчур заманчиво. Серебра, обещанного немцем, Акакию хватит, чтобы безбедно дожить до старости, скитания же с Туром и Газдой не сулили ему ничего, кроме бед и тревог!

Несколько мгновений совесть Чуприны боролась с нахлынувшей жадностью, но последняя оказалась сильнее.

В отчаянии казак оглянулся на избу, приютившую его побратимов. Если бы кто-нибудь из них вышел и окликнул Акакия, ему хватило бы сил устоять перед соблазном тевтонского беса! Но никто его не позвал. Братья спали мертвым сном.

Душа казака воспылала яростью. Почему он должен вечно идти на поводу у других, забывая о собственной выгоде?

Разве кто-нибудь думал о нем, когда его спину терзала плеть?

Сочувствовал ему, когда он, скрываясь в лесу от княжих слуг, глодал кору на деревьях?