Игра Бродяг

Наёмница уныло кивнула, но вспомнила, что ее не видно, и неохотно признала вслух:

— В твоих словах есть логика. Вот что… меня зовут Наёмница, и я хочу знать, как называть тебя. Не то чтобы я рвусь с тобой знакомиться, но… — Наёмница не могла понять, отчего собеседник так злит ее, но внутри нее все кипело, и это легко угадывалось по ее голосу. — Но есть что-то… — она хотела сказать «жуткое», но вместо этого произнесла: — … раздражающее в том, что я не только не могу тебя видеть, но еще и вынуждена обращаться к тебе «эй!» или еще как-то столь же глупо.

— Я… — протянул он неуверенно, как будто не мог припомнить свое имя. — Я… я… Намбо. Да, Намбо. Это имя мне очень подходит.

Наёмница пожала плечами.

— Намбо так Намбо.

Она все же побродила еще какое-то время, натыкаясь на вещи, и, ощупав все стены, признала, что надежды пусты. Из ее глаз прыснули слезы. Отыскав свободное от нагромождения вещей местечко, она легла, завернулась в плащ и попыталась плакать без всхлипов и дышать ровно. Вот за что ей все это? За что? Она всего лишь убила того урода. Как уж его звали? Сыч? Нет, Филин. Да он сам буквально умолял ее пырнуть его! Почему же ее наказали столь сурово? Она давилась слезами, кусая губы. Где Вогтоус, почему он не придет и не спасет ее, когда ей так плохо? Вся усталость и злость последних дней поднялись и захлестнули ее.

— Поговори со мной, — грустно попросил Намбо.

Но Наёмнице было не до него. Ей было так жаль себя, и, по ее мнению, только ей одной сочувствие и полагалось.

Намбо позвал ее еще раз и затих, осознав, что она не собирается ему отвечать.

Вскоре у Наёмницы закончились самооправдания (это Вогт втянул ее в эту нелепую историю, а она просто несчастная маленькая мышка среди жирных, сочащихся гнусью крыс), и она перешла к самообвинениям, набросившись на себя со свойственной ей категоричностью. «Я попала в этот переплет исключительно потому, что поступила как агрессивная несдержанная идиотка! — сказала она себе. — Собственно, я всегда так поступаю. Это оттого, что я и есть агрессивная несдержанная идиотка. Всех кругом ненавижу, а ведь сама не лучше».

Письмо за пазухой обжигало кожу, напоминая, что она не только не лучше, но и похуже многих. Сколько оно уже бродит, перемещаясь из одних грязных рук в другие? Если она хочет избавиться от него, она должна его прочесть, деваться некуда. Но — ха-ха — как же это сделать в темноте, ведь букв не видно? А что станется с письмом дальше? Оно останется здесь, с ней, на ее истлевающей груди? Или отправится на поиски нового адресата, чудесным образом преодолев все преграды? И так ли ей хочется знать ответы на эти вопросы? Гадко, гадко, гадко! Она села и помотала головой, пытаясь вытряхнуть из нее мерзкие мысли.

— Ну, — обратилась она к Намбо фальшиво-бодрым тоном — слабая попытка отвлечься. — Расскажи мне что-нибудь о себе, раз уж мы застряли тут вместе.

— Не знаю, не помню, — промямлил он. Его голос доносился с порядочного расстояния. Это утешало.

— Хм, — неопределенно протянула Наёмница. Некая маленькая вещица по-прежнему крутилась в ее сознании, слишком мелкая, слишком быстро вращающаяся, чтобы рассмотреть. Определенно, она что-то заметила. Нечто, что обеспокоило ее, но что она не успела осознать. — Но должен же ты помнить хотя бы как попал сюда?

С его стороны ощутимой волной хлынул протест, однако это не отвратило Наёмницу от допроса. Либо она будет мучить его, либо продолжит терзать себя — выбор очевиден.

— Чем ты их так выбесил, что они заперли тебя умирать? Что ты сделал? Или — наоборот — не сделал?

Намбо издал слабый выдох.

— Сомневаюсь, что смогу рассказать тебе все так, как было. Нет, я уверен, что не смогу рассказать тебе все так, как было.

— Так что ты натворил? — Наёмницу было не сбить с толку этим словоблудием.

Намбо молчал.

Наёмница попыталась рассмотреть его, надеясь, что глаза попривыкли и начали хоть что-то различать. Бесполезно. Слишком темно.

— Я пошутил, — произнес вдруг Намбо — злобно выплюнул эти слова прямо ей в ухо, внезапно оказавшись к ней вплотную.

Наёмница вскрикнула от неожиданности и отшатнулась.

***

Цветок, в отличие от многих других, не ходила на дворцовую площадь. По результатам суда Кролик мог быть совершенно сокрушен приговором подружки, либо же быть вне себя от радости, что ему удалось ее отстоять. Пусть по разным причинам, но Цветок не хотелось наблюдать ни то, ни другое. Однако же вскоре возвратившиеся товарки поведали ей, что произошло. Значит, ему не удалось… он в бегах…

Несмотря на их очевидное расставание, Цветок все же питала смутную надежду, что Кролик таки отступится и, прежде чем сбежать из города, заскочит позвать ее с собой. Переполненная тоскливым ожиданием, она не решалась покинуть комнату и весь день, свернувшись клубочком, пролежала на своей узкой кровати. Она чувствовала себя измученной. В глубине души она понимала, что однажды ей придется встать, одеться, выйти из дома и признать, что все стало таким, как прежде, но пыталась отодвинуть этот момент как возможно дальше. Она держала глаза плотно закрытыми и потому, хотя в комнатушку просачивалось немного света, ей казалось, что вокруг стоит кромешная тьма.

Цветок осознала, что уснула, лишь тогда, когда ее разбудил истерический женский смех за перегородкой, немедленно сменившийся рыданием. Она раскрыла глаза, увидев все тот же мрак, потому что успело стемнеть, и прислушалась. За перегородкой воцарилась зловещая тишина.

Спустя минуту кто-то замолотил кулаками в ее дверь. Цветок встала и начала одеваться, двигаясь медленно, как под водой.

— Эй, ты там? Слыхала, что случилось? — донесся до нее хрипловатый женский голос с противоположной стороны двери.

Цветок не отвечала. Она дернула шнуровку на платье, пытаясь затянуть ее туже. Тесемка порвалась. Цветок выругалась, хотя на самом деле ей было все равно.

— Открой! Я слышу твою брань. Прикинь, что я узнала! Тот белобрысый безумец… ну тот, что был на суде… Ты же была днем на площади? Конечно, ведь все были! Так вот: его сцапали, ха-ха-ха! Прям на месте и прирезали!

— И что? — закричала Цветок, распахнув дверь столь резко, что всклоченная размалеванная девица за ней так и отлетела, тяжело врезавшись в перегородку позади.

— Ты сдурела? — запищала девица. — Зачем дерешься? Чуть не прибила меня…

— И что? — выкрикнула Цветок. — И что? И что?! Чему ты радуешься?

— Как это чему? — поразилась девица, потирая ушибленное плечо. — А ты бы предпочла, чтобы этот чокнутый шнырял по Торикину?

— Да чтоб его разнесло в пыль, ваш Торикин, и вас всех заодно! — закричала Цветок.

— Подожди-ка… — лицо у всклоченной удлинилось. — Мне тут наболтали, что ты давеча притащила какого-то блондинчика… Неужто это…