Игра Джеральда

Джесси была не в силах объяснить Джеральду, что значил для нее контракт на подменную работу, а может быть, он просто не хотел слушать. Но все равно, работа учителя, пусть даже и неполный рабочий день, наполняла ее жизнь значимостью, а Джеральд не понимал этого. Как и того, что работа создает мостик к той жизни, которой она жила до того, как встретила его на вечеринке Республиканской партии, когда она работала учителем английского языка в высшей школе и была женщиной, живущей только на свою зарплату, уважаемой и любимой своими коллегами и никому и ничем не обязанной. Она не могла объяснить (или просто он не хотел слушать), что идея оставить преподавание — даже на такой частичной основе — навевала на нее печальные мысли о собственной бесполезности.

Это чувство безысходности, вызванное, возможно, как тем, что она никак не могла забеременеть, так и ее решением вернуть контракт неподписанным, стерлось из памяти где-то через год, но оно никогда не исчезало из затаенной глубины ее сердца. Иногда она сама себе казалась каким-то пошлым клише — молоденькая учительница вышла замуж за преуспевающего юриста, чье имя было отчеканено на табличке над дверью уже в возрасте тридцати лет. Эта молодая (ну ладно, относительно молодая) женщина в конечном итоге вступила под своды того изумительного дворца, известного под названием «средний возраст», огляделась и неожиданно поняла, что она совсем одинока: ни работы, ни детей, а муж сосредоточился (следовало бы сказать — зациклился; это было бы абсолютно точно, хоть и жестоко) на карабканье по шаткой карьерной лестнице.

Эта женщина, неожиданно столкнувшаяся с тем, что за следующим поворотом ее ждет от силы лет сорок, относилась к той разновидности представительниц своего пола, которых ожидают неприятности с наркотиками, алкоголем или связь с другим мужчиной. Ничего подобного не случилось с этой молодой (ну ладно, когда-то бывшей молодой) женщиной, но Джесси все еще пугалась, сколько же у нее было свободного времени — она занималась садом, гуляла, посещала различные кружки (живопись, гончарное дело, поэзия…), к тому же у нее мог быть роман с одним молодым человеком, преподавателем поэзии, если бы она этого захотела. И все же оставалось очень много времени, чтобы заняться лично собой; именно так она и познакомилась с Норой. Но ни одно из этих занятий не доставляло ей того чувства, как сейчас, будто усталость и боль были знаками доблести, а ее сонливое состояние — просто заслуженной наградой… еще одна версия закованной в наручники женщины.

«Эй, Джесс, способ, которым ты добралась до воды, был поистине великолепным».

Это был еще один HЛO-голос, но сейчас Джесси ничего не имела против него. К тому же Руфь пока молчала. Руфь была интересным, но очень изматывающим собеседником.

«Многие не смогли бы даже добраться до стакана, — продолжал ее HЛO-друг, — а пользование карточкой для подписки вместо соломинки… это был мастерский удар. Продолжай и дальше в том же духе и не грусти. Можно и вздремнуть».

«Но собака», — неуверенно произнесла Хозяюшка.

«Эта собака пока не собирается надоедать тебе… и ты знаешь почему».

Да. Причина того, что собака не собиралась надоедать ей, лежала рядом на полу их спальни. Джеральд теперь был только тенью среди теней, за что Джесси была ему только благодарна. Снаружи снова подул ветер. Его шум в верхушках сосен успокаивал, укачивал. Джесси закрыла глаза.

«Но запомни хорошенько свой сон! — с неожиданным беспокойством крикнула Хозяюшка, но голос ее доносился издалека и не был неотвязным. Однако она снова попробовала: — Запомни, Джесси, хорошенько свой сон! Я серьезно говорю тебе об этом».

Да, конечно, Образцовая Женушка всегда была серьезной, а это означало, что частенько она бывала надоедливой.

«Что бы мне ни снилось, — подумала Джесси, — это не будет сон, связанный с моей жаждой. В последние десять лет я не одерживала таких внушительных побед. В большинстве случаев одно мрачное партизанское приготовление за другим — но добиться глотка этой воды было чистой победой, разве не так?»

«Да, — согласился НЛО-голос. Это был неопределенный мужской голос, в полудреме Джесси подумала о том, что это, возможно, голос ее брата Вилла… Вилла, когда тот был совсем ребенком, в далеких шестидесятых. — Клянусь, так это и было. Это было великолепно».

А спустя пять минут Джесси крепко спала, подняв руки вверх. Вся ее фигура приобрела форму буквы «Y», запястья, поддерживаемые наручниками, ослабли, голова склонилась к правому плечу (оно меньше болело), длинное тихое посапывание раздавалось в тишине. И в какой-то момент, намного позже того, как на землю опустилась ночь, а на востоке появился белый диск луны — в проеме двери снова показалась собака.

Как и Джесси, теперь она была спокойнее, так как самая необходимая ей вещь — мясо — отяжеляла ее желудок. Собака долго смотрела на Джесси, насторожив уши и подняв вверх морду, пытаясь понять, действительно ли эта женщина спит или только притворяется. Она решила (на основании запаха пота, который теперь почти рассеялся, острого запаха адреналина), что женщина спит, В этот раз не последует пинков или криков — если она будет очень осторожной и не разбудит хозяйку.

Собака бесшумно подкралась к груде мяса, лежащей на полу. Хотя голод был теперь не таким сильным, но мясо пахло все-таки лучше. Это происходило потому, что первая трапеза сопровождалась древним, впитанным ею от рождения табу на этот сорт мяса, хотя собака не знала этого, да и не заботилась об этом.

Собака наклонила голову, сначала прислушиваясь, а потом принюхиваясь к ставшему таким привлекательным запаху мертвого юриста со всей деликатностью гурмана, потом осторожно сомкнула зубы на нижней губе Джеральда. Потянула, медленно усиливая давление, вонзаясь в плоть всё глубже и глубже. Наконец, губа оторвалась, обнажая нижние зубы в смертельном оскале. Собака проглотила этот маленький кусочек деликатеса одним махом, потом облизала остатки. Пес снова стал вилять хвостом, это были медленные, удовлетворенные взмахи. Два крохотных пятнышка света плясали на потолке: лунное сияние отражалось от двух коронок на нижних зубах Джеральда. Эти коронки были поставлены всего неделю назад, они были маленькими и блестящими, как только что отчеканенная монета. Собака снова облизнулась, с любовью и необыкновенной нежностью глядя на Джеральда. Затем она вытянула шею вперед — почти так же, как Джесси, когда та пыталась попасть соломинкой в стакан. Собака обнюхала лицо Джеральда, но она не только нюхала; она позволила своему носу отдохнуть здесь от обязанностей обоняния, вдохнув сначала запах паркетной мастики, впитавшейся в левое ухо мертвого хозяина, затем смешанный запах пота и бриолина у линии волос, а потом острый, восхитительный запах запекшейся крови на макушке Джеральда. Особенно долго собака задержалась у носа хозяина, осторожно исследуя эти неподвижные каналы своим поцарапанным, грязным, но таким чувствительным носом. Опять она испытала наслаждение гурмана, ощущение, которое собака выделила бы среди многих сокровищ. В конце концов она глубоко вонзила клыки в левую щеку Джеральда, сжала челюсти и начала тянуть.

Веки Джесси затрепетали, она застонала — высокий взлетающий звук, полный ужаса и отвращения.

Собака сразу вскинула морду, инстинктивно прижимаясь к полу с чувством вины и страха. Но длилось это недолго; собака уже начала ощущать эту груду мяса как свою собственность, за которую она будет драться, и, если потребуется, умрет — если ее попробуют отнять. Кроме того, этот звук принадлежал хозяйке, а теперь собака была вполне уверена, что хозяйка бессильна.

Пес снова опустил голову, ухватил Джеральда Белингейма за щеку и попятился назад, мотая головой из стороны в сторону. Длинная полоска щеки мертвого мужчины с треском оторвалась, как отрывается длинная полоска липкой изоленты. Теперь у Джеральда была свирепая, хищная улыбка, как улыбка человека, сорвавшего крупный куш в игре в покер.

Джесси снова застонала, потом последовало невнятное гортанное бормотание. Собака снова взглянула на Джесси. Она была уверена, что хозяйка не может встать с кровати и помешать ей, но эти звуки все равно настораживали. Древнее табу ослабло, но не исчезло совсем. К тому же чувство голода было уже удовлетворено; сейчас пес уже не ел, а просто лакомился. Бывший Принц развернулся и выскочил из комнаты. Кусок щеки Джеральда свисал из его пасти, как скальп младенца.

11

Сейчас 14 августа 1965 года — спустя примерно два года после того, как случилось это страшное событие. Это день рождения Вилла; он целый день ошивается поблизости и торжественно рассказывает всем, что целый год подавал мячи, играя в бейсбол. Джесси не в состоянии понять, почему Виллу это кажется таким важным и он носится с этой новостью, как дурак с писаной торбой, но она решает, что если Вилл хочет сравнить свою жизнь с игрой в бейсбол, то пусть так оно и будет.