Игра Джеральда

Спортивные туфли стояли под телефонным столиком, но Джесси решила, что она уже достаточно одета. Она медленно направилась к двери, ведущей в холл, двигаясь маленькими неуверенными шагами. «Не забыть снять трубку с телефона, стоящего в холле, прежде чем выйти из дома, — подумала она. — Проверка не помешает».

Джесси не успела обогнуть кровать, как дневной свет снова стал меркнуть. По мере того как краски исчезали, становилась невидимой бриллиантовая пыль, танцевавшая в лучах заходящего солнца.

— О нет, только не сейчас, — взмолилась она. — Пожалуйста, ты, наверное, шутишь.

Но свет продолжал тускнеть, и Джесси внезапно почувствовала, как она шатается, описывая корпусом широкие круги. Она попыталась ухватиться за столбик кровати, но вместо этого уцепилась за окровавленный наручник, из которого она недавно высвободилась.

«20 июля 1963 года, — бессвязно подумала Джесси. — В пять тридцать девять после полудня. Полное солнечное затмение. Могу я получить доказательства?»

Смешанный запах пота, спермы и одеколона ее отца наполнил ноздри Джесси. Она хотела отделаться от него, но была слишком слаба для этого. Ей удалось сделать еще два шага, а потом Джесси упала на пропитанный кровью матрас.

Глаза ее были, открыты, веки время от времени мигали, и весь ее неподвижный вид делал ее похожей на женщину, утонувшую и выброшенную прибоем на пустынный пляж.

34

Первой мыслью было, что темнота означает смерть. Вторая мысль: если бы она была мертва, то ее правая рука не болела бы так сильно. Третья мысль была смутным осознанием того факта, что сейчас темно, а глаза у нее открыты — кажется, и были открыты все это время — это вывело ее из почти бессознательного состояния, в котором она находилась. Сперва она не могла вспомнить, почему мысль о заходе солнца была такой пугающей, а потом

(космический ковбой — чудовище любви)

сознание и память мгновенно вернулись к ней. Это было похоже на удар электрическим током. Плоские, мертвенно-бледные щеки, высокий лоб, горящие глаза.

Опять поднялся сильный ветер, пока она лежала в полуобморочном состоянии на кровати, и опять хлопала дверь черного хода. Какое-то мгновение ветер и хлопающая дверь были единственными звуками, а потом раздался пронзительный вой.

Это был самый ужасный звук, когда-либо слышанный ею в жизни, звук, напоминавший тот, который может издать жертва летаргического сна, преждевременно похороненная и очнувшаяся в гробу.

Звук растаял в ночном воздухе (уже была ночь, сомнений быть не могло), но через мгновение снова возобновился — нечеловеческий, фальцет, полный дикого ужаса. Этот вой кружил вокруг нее, как живое существо, заставляя ее содрогаться на кровати, проникая вглубь. Джесси закрыла уши, но не смогла избавиться от него — он раздался в очередной раз.

— О нет, — простонала Джесси. Она никогда не чувствовала такого холода, холода, холода. — О нет… нет.

Вой замер вдали и возобновился не сразу. Джесси перевела дух и поняла, что это только собака — возможно, та самая, которая превратила ее мужа в запас мяса для обеда.

Затем звук повторился, и невозможно было поверить, что какое-нибудь существо из реального мира могло издавать такие звуки; наверняка это был Бэнши [16] или вампир, в сердце которого вогнали осиновый кол. Когда вой поднялся до самых вершин, Джесси поняла, почему животное, так воет.

Существо вернулось, произошло то, чего. Джесси так боялась. Собака знала об этом, чувствовала.

Все тело Джесси дрожало. Ее глаза с ужасом уставились в угол, в котором она видела своего посетителя прошлой ночью. В угол, где Оно оставило жемчужную сережку и отпечаток ноги. Было слишком темно, чтобы увидеть эти доказательства его присутствия (да и вообще сомнительно, чтобы они там были когда-либо), но на какую-то секунду Джесси показалось, что она видит само существо, и она почувствовала, как крик ужаса застрял у нее в горле. Джесси зажмурила глаза, потом снова открыла их, и ничего не увидела, кроме колышущихся на ветру деревьев у западного окна. Еще дальше, за качающимися соснами, она разглядела золотую полоску заката на горизонте.

16

Мифологический шотландско-ирландский дух, стоны которого предвещают смерть.

«Сейчас, наверное, — часов семь, но так как еще видны остатки заката, то даже меньше. А это значит, что я пролежала без сознания около часа, самое большее — часа полтора. Может быть, еще не поздно убраться отсюда. Может быть…»

На этот раз собака просто визжала. Джесси захотелось взвыть самой. Она ухватилась за спинку кровати, потому что снова начала качаться, и вдруг поняла, что не помнит, чтобы она вообще вставала. Неужели собака напугала ее до такой степени?

«Возьми себя в руки, девочка, сделай глубокий вдох и возьми себя в руки».

Джесси глубоко вдохнула, запах, витавший в воздухе, ей был знаком. Это был слабый запах воды, преследовавший ее столько лет, — запах, означавший для нее секс, воду и отца, но не совсем такой. К нему примешивался другой запах или запахи — старого чеснока… лука… грязи… немытых ног. Запах отбросил ее назад, в годы детства, и наполнил невыразимым ужасом, который переживают дети, чувствуя незримое присутствие неких безликих, безымянных созданий, терпеливо ожидающих, когда они свесят с кровати руку или ногу. Дул ветер. Хлопала дверь. А где-то поблизости поскрипывали половицы, так всегда бывает, если кто-то хочет беззвучно подкрасться к вам.

«Оно возвращается, — прошептал разум Джесси. Теперь это были все голоса в одном. — Вот что почувствовала собака, вот какой запах уловила ты, вот что заставило скрипеть половицы. Существо, побывавшее здесь минувшей ночью, вернулось за тобой».

— О Господи, пожалуйста, нет, — простонала Джесси. — Нет, Господи. Господи, сделай так, чтобы это было неправдой.

Джесси попыталась сдвинуться с места, но ноги как будто пристали к полу, а левая рука не могла оторваться от спинки кровати. Страх загипнотизировал ее точно так же, как фары автомобиля гипнотизируют кролика, выбежавшего на середину дороги. Она будет стоять здесь, стеная и молясь, пока это создание не подойдет к ней, пока не придет за ней космический ковбой, жрец любви, просто продавец смерти, только вот его чемоданчик наполнен костями и пальцами, а не щеточками для мытья посуды.

Завывания собаки раздавались в воздухе, отдавались в ее голове, Джесси чувствовала, что это сведет ее с ума.

«Я сплю, — подумала Джесси. — Именно поэтому я не могу вспомнить, когда я встала; во сне невозможно помнить все незначительные события, подобные этому. Я потеряла сознание, да — это действительно случилось, но вместо того, чтобы впасть в кому, обморок перешел в естественный сон. И это значит, что кровотечение прекратилось — вряд ли людям, истекающим кровью, могут чудиться кошмары. Я сплю, вот и все. Я сплю и вижу самый ужасный кошмар в своей жизни».

Приятная мысль, но ей не хватает правды. Танцующие на стене тени деревьев были реальными. Таковым же был и сильный запах, доносившийся из глубины дома. Она не спала, и ей необходимо было выбраться отсюда.

— Я не могу двигаться! — запричитала Джесси.

«Можешь, — мрачно возразила Руфь. — Ты избавилась от этих проклятых наручников не для того, чтобы умереть от страха, малышка. Давай, пошевеливайся, мне не нужно рассказывать тебе, как это нужно делать».