Игра Джералда

На этом месте текст обрывался; в конце незаконченного предложения выжидающе мигал маленький вертикальный курсор. Он как будто подмигивал ей, призывая продолжить начатое, и Джесси вдруг вспомнилось стихотворение из прекрасного сборника Кеннета Патчена. Книжка называлась «Но даже если и так», а в стихотворении были такие строчки: «Иди спокойно, дитя мое. Если бы мы желали тебе вреда, как ты думаешь – мы бы стали таиться в темноте под деревьями в лесной чаще?»

Хороший вопрос, подумала Джесси, оторвалась от компьютера и взглянула на Меган Лендис. Ей очень нравилась эта энергичная маленькая ирландка – и Джесси была ей многим обязана, – но если бы она заметила, что Мэгги читает написанное на экране, она бы тут же с ней распрощалась и Мэгги пошла бы по Форест-авеню с расчетом в кармане еще раньше, чем можно успеть сказать фразу: Дорогая Рут, ты, наверное, удивлена получить от меня письмо после стольких лет молчания.

Но Мэгги не смотрела на экран. Она смотрела в окно, на набережную. Солнце сияло по-прежнему, и снег все еще шел, хотя было ясно, что снегопад скоро закончится.

– Дьявол бьет свою женушку, – заметила Мэгги.

– Что? – с улыбкой переспросила Джесси.

– Так моя мама всегда говорила, когда солнце выглядывало до того, как закончится снегопад. – Мэгги слегка смутилась и протянула руку за пустым стаканом. – Но я не знаю, что это значит.

Джесси кивнула. Смущение на лице Меган Лендис сменилось другим выражением – беспокойства. Сначала Джесси не поняла, с чего бы вдруг Мэгги так странно встревожилась, но потом догадалась. Это было настолько очевидным, что и вправду не сразу сообразишь. Улыбка. Мэгги, наверное, в первый раз видела, чтобы Джесси улыбалась. Джесси захотелось ее успокоить, сказать ей, что все нормально, что если она улыбается, это еще не значит, что она сейчас вскочит со стула и вцепится Мэгги в горло.

Но вместо этого она сказала:

– А моя мама любила повторять, что солнце дважды не светит в одну и ту же собачью задницу. И я тоже не знаю, что это значит.

Мэгги не смотрела на экран, но все-таки бросила явно неодобрительный взгляд в сторону компьютера, который как бы говорил: Может быть, хватит играться в игрушки, миссис.

– Вам надо покушать, иначе после таблетки вас в сон потянет. Я вам сделала сандвич и разогрела суп.

Суп и сандвич – еда из детства. Обед, которым тебя кормит мама, когда ты приходишь зимой с прогулки – из-за морозов занятия в школе отменены, но никто, разумеется, не сидит дома, и ты все утро катаешься с горки на санках, – обед, который едят, когда на щеках еще полыхает мороз. Звучит очень заманчиво, но…

– Мне не хочется есть, Мэг.

Мэгги нахмурилась и упрямо надула губки. Это было то самое выражение, которое Джесси частенько видела на лице своей домработницы, когда та только-только начала у нее работать. Тогда у Джесси ужасно болела рука – иногда так болела, что хоть лезь на стенку, – и одна обезболивающая таблетка за раз просто не помогала. Джесси буквально плакала и просила Мэгги дать ей еще таблетку. Но Мэгги ни разу не поддалась ее слезам. Наверное, именно потому Джесси и наняла эту маленькую ирландку – она сразу же поняла, что Мэгги не даст ей поблажек. Когда это нужно, Мэгги была просто кремень… но на этот раз будет так, как решила Джесси.

– Тебе обязательно нужно покушать, Джесс. Ты и так тощая, как огородное пугало. – Мэгги выразительно повела глазами в сторону пепельницы, заваленной окурками. – И тебе надо завязывать с этой дерьмовой привычкой.

Я заставлю тебя сделать по-моему, моя гордячка, моя красавица. – Голос Джералда явственно прозвучал в голове у Джесси, и она невольно поежилась.

– Джесси? С тобой все в порядке? Тебя что, знобит?

– Нет. Просто, как говорится, гусь прошелся в том месте, где будет моя могила. – Джесси выдавила улыбку. – Сегодня у нас с тобой день пословиц и поговорок.

– Сколько раз тебе говорили, что тебе нельзя переутомляться…

Джесси вытянула правую руку в черной перчатке и осторожно коснулась руки Мэгги:

– Но ведь руке уже лучше, намного лучше.

– Ну да. Если ты три часа кряду стучишь ею по этой вот штуке и не встречаешь меня слезными просьбами скорее выдать тебе таблетку, стало быть, ты поправляешься даже быстрее, чем ожидал доктор Малиор. Но все равно…

– Но все равно мне намного лучше. И это здорово… правда?

– Ясное дело, здорово. – Мэгги взглянула на Джесси как на полоумную.

– Ну вот. А теперь я пытаюсь поправиться окончательно. Понимаешь, не только чтобы рука зажила, а вообще поправиться. И первый шаг к этому окончательному выздоровлению – написать письмо одной моей старой подруге. Я пообещала себе… прошлой осенью, в октябре, когда у меня в жизни случилось, наверное, самое неприятное, ну да ладно… в общем, я пообещала себе, что если я выберусь из той задницы, что у меня была, я обязательно напишу этой самой подруге. Но я все откладывала и откладывала… И вот сегодня я все-таки села писать письмо, и раз уж я села, то не хочу останавливаться. Потому что если я остановлюсь, я могу передумать.

– Но таблетка…

– Я уверена, что успею закончить письмо и запечатать его в конверт до того, как мне станет сонно и я уже не смогу работать. Потом я немного посплю, а потом уже и пообедаю, когда проснусь. – Она снова притронулась правой рукой к руке Мэгги. Жест получился слегка неуклюжим, но очень трогательным. – Хорошо пообедаю, честное слово.

Но Мэгги продолжала хмуриться:

– Есть надо вовремя, Джесси.

– Есть вещи важнее, чем вовремя есть, – мягко возразила Джесси. – Или ты не согласна?

Мэгги снова взглянула на монитор, обреченно вздохнула и кивнула головой. А когда она заговорила, это был тон человека, который ради приличия готов смириться с какими-то общепринятыми условностями, в которые он сам лично не верит:

– Да, пожалуй. Но даже если и не согласна, то здесь ты хозяйка.

Джесси кивнула, впервые поняв, что теперь это уже не условность, а нечто большее.

– Да, наверное.

Мэгги опять выразительно приподняла бровь.

– А если я принесу сандвич сюда и тихонько поставлю на край стола?

– Продано! – улыбнулась Джесси.

На этот раз улыбнулась и Мэгги. А когда минуты через три она вернулась и принесла сандвич, Джесси уже сидела перед компьютером, полностью погруженная в работу, и медленно набирала на клавиатуре свое письмо или что она там сочиняла. В отблесках экрана ее лицо казалось нездорово зеленоватым. Маленькая ирландка даже и не пыталась не шуметь – она была из тех женщин, которые, наверное, физически не способны пройти на цыпочках, даже если от этого будет зависеть их жизнь, – но Джесси все равно не слышала, как та вошла. Она оторвалась от компьютера, достала из верхнего ящика письменного стола пачку газетных вырезок и принялась их просматривать. В основном это были фотографии – фотографии мужчины с необычно узким лицом. Острый маленький подбородок; высокий выпуклый лоб, нависающий над бровями. Глубоко посаженные глаза – круглые, черные и абсолютно пустые. Эти глаза ассоциировались у Джесси одновременно и с Донди, бездомным бродягой из комиксов, и с Чарлзом Мансоном [31] . Толстые пухлые губы, похожие на дольки разрезанного плода. Тонкий, как бритва, нос.

31

Чарлз Мансон – гуру общины хиппи. Убил жену кинорежиссера Поланского Шарон Тейт и шестерых ее друзей. Был приговорен к смертной казни, которую заменили пожизненным заключением.

Мэгги на секундочку задержалась за плечом у Джесси, явно желая быть замеченной, потом хмыкнула и удалилась. Минут через сорок пять Джесси случайно взглянула налево, на миг оторвавшись от клавиатуры, и увидела поджаренный сандвич с сыром. Сандвич давно остыл, сыр превратился в неаппетитную массу, но она все равно проглотила его за пять укусов. Курсор опять заплясал по экрану, медленно, но верно уводя Джесси все дальше в лес – в самую чащу.

Глава 36