Игра Джералда

Я слегка успокоилась, но потом подумала: «Он мог наклониться, чтобы его не было видно в зеркале». В общем, я кое-как развернулась, хотя такой слабости, как тогда, я вообще не испытывала никогда. Я даже не знала, что бывает такая слабость. При малейшем движении руку пронзало болью, словно ее протыкали раскаленным железным прутом. Разумеется, там никого не было; и я пыталась себя убедить, что я ничего и не видела – только тень… что это были лишь тени и игра моего воспаленного воображения.

Да, я пыталась себя убедить. Но я сама в это не верила, Рут… пусть даже был светлый день, и я была без наручников, и благополучно выбралась из дома, и сидела теперь у себя в машине, закрытой на все замки. Я себе вбила в голову, что если его нет на заднем сиденье, значит, он прячется в багажнике, а если его нет и в багажнике, значит, он притаился снаружи, у заднего бампера. Иными словами, меня не покидало жуткое ощущение, что он где-то рядом. Что теперь он всегда будет где-то рядом. Я хочу, чтобы ты это поняла – ты или кто-то другой. Главное, чтобы хоть кто-то понял. Он был где-то рядом. Пусть даже умом я понимала, что все это бред, что скорее всего это были лишь тени и лунный свет… но он был где-то рядом. Или, может быть, правильнее сказать – оно. Когда светит солнце, мой ночной гость «человек с белым лицом», но когда наступает ночь, он превращается в «существо с белым лицом». Но так или иначе – он или оно, – на рациональном уровне я сумела избавиться от его призрачного присутствия. Но оказалось, что этого недостаточно. Потому что всякий раз, когда в доме что-то поскрипывает по ночам, мне кажется, что он вернулся. Всякий раз, когда странные тени танцуют на стене, мне кажется, что он вернулся. Всякий раз, когда я слышу незнакомые шаги у себя за спиной, мне кажется, что он вернулся – вернулся, чтобы закончить начатое. Он был в «мерседесе» в то утро, когда я очнулась, и почти каждую ночь он приходит ко мне в дом на Восточной набережной… может быть, прячется за занавесками или в кладовке, и этот кошмарный плетеный короб стоит на полу у его ног. Настоящих чудовищ не убьешь банальным колом в сердце, и знаешь, Рут, я ужасно устала.

Джесси оторвалась от компьютера, вытряхнула переполненную пепельницу в корзину для бумаг и прикурила новую сигарету. Медленно и осторожно. Руки слегка дрожали, и ей не хотелось обжечься. Докурив сигарету почти до самого фильтра, Джесси раздавила окурок в пепельнице и снова вернулась к работе.

Я не знаю, что бы я делала, если бы в машине сел аккумулятор – наверное, сидела бы там, пока меня не нашли, пусть даже мне бы пришлось просидеть весь день, – но он не сел, и двигатель завелся с первого раза. Я отъехала от сосны, в которую впилилась ночью, и кое-как вырулила на дорогу. Меня подмывало взглянуть в зеркало заднего вида, но я боялась туда смотреть. Боялась, что снова увижу его. Не потому что он там был, понимаешь – я знала, что его там нет, – а потому что я могла бы его увидеть.

Но когда я выехала на асфальтированную дорогу, я все-таки посмотрела в зеркало. Просто уже не могла сдержаться. Разумеется, на заднем сиденье никого не было, и мне стало легче. Значительно легче. Я выехала на шоссе и доехала до ближайшей заправки. Там же был бар. Ну, знаешь… такой небольшой, незатейливый барчик, куда ходят местные, когда им лень ехать в город. Обычно они заседают у стойки, едят пончики с сахарной пудрой и похваляются друг перед другом, чем они якобы занимались в субботу вечером. Я остановилась на парковке за газовыми колонками и минут пять сидела и просто смотрела на людей. Мне не верилось, что они настоящие… ну разве не бред?! Мне все представлялось, что это бесплотные призраки, и когда мои глаза привыкнут к яркому свету, они станут прозрачными, и я буду видеть сквозь них. Мне опять захотелось пить, и всякий раз, когда кто-нибудь выходил из бара с такой белой пластмассовой чашечкой кофе, пить хотелось все больше и больше, но я все равно не могла себя заставить выйти из машины… и пойти к ним, к этим призракам.

Я так думаю, что в конце концов все-таки вышла и пошла бы в бар, но прежде чем я набралась смелости открыть замок на дверце, приехал Джимми Эггарт. Он запарковался рядом со мной. Джимми – бывший бухгалтер-ревизор из Бостона, теперь на пенсии. Живет на озере круглый год с тех пор, как у него умерла жена в 87-м или 88-м году. Он вышел из машины, взглянул на меня, узнал и улыбнулся… но тут же изменился в лице. Сначала как будто встревожился, а потом попросту испугался. Подошел ко мне и наклонился к окну, чтобы взглянуть повнимательнее. Знаешь, он был просто в шоке – у него даже морщины разгладились на лице. Я это очень хорошо помню: Джимми Эггарт так поразился, что даже помолодел.

Я не слышала, что он сказал, но прочла по губам: «Джесси, с вами все в порядке?» Я хотела открыть дверцу, но мне вдруг стало страшно. В голове появилась совершенно шальная мысль. Что то существо, которое я называла космическим ковбоем, побывало и у Джимми тоже, только Джимми не повезло так, как мне. Оно убило его, и срезало его лицо, и напялило на себя, как хэллоуинскую маску. Я знала, что это бред, но мне от этого было не легче. Потому что я все равно продолжала думать, что Джимми – это не Джимми. И я не могла заставить себя открыть эту проклятую дверцу.

Я не знаю, насколько кошмарно выглядела в то утро, и не хочу это знать. Но, наверное, очень кошмарно, потому что как только Джимми меня разглядел, у него стало такое лицо, как будто он перепугался до полусмерти и его сейчас стошнит. Мне показалось, что он сейчас с воплями убежит. Но он, слава Богу, не убежал. Он открыл дверцу и спросил, что со мной случилось: я попала в аварию или меня кто-то ранил?

Я проследила за его взглядом и поняла, почему он так разволновался. Должно быть, порез на запястье снова раскрылся, потому что прокладка, которой я замотала рану, была вся пропитана кровью. Весь перед юбки был залит кровью – как при самых обильных месячных, если не хуже. И вся машина была в крови: кровь на руле, на приборной панели, на рычаге переключения передач… даже на лобовом стекле были подтеки крови. Большинство уже высохло – знаешь, до такого противного коричневатого цвета, какой становится кровь, когда высыхает, мне он всегда напоминает шоколадное молоко, – но там были и свежие пятна, ярко-красные и влажные. Представляешь, Рут, пока не увидела это своими глазами, я и не представляла, что в человеке может быть столько крови. Неудивительно, что Джимми весь побелел.

Я попыталась выйти из машины – я так думаю, мне хотелось ему показать, что не все так страшно, что я вполне в состоянии передвигаться сама и что за меня не надо так переживать, – но случайно задела больной рукой за руль и у меня потемнело в глазах. Я не упала в обморок, не отключилась, но у меня было такое чувство, что оборвались последние провода между головой и всем остальным телом. Меня повело, я почувствовала, что сейчас упаду вперед, и еще подумала, что это будет достойное завершение ее злоключений – выбить зубы об асфальт… и особенно после того, как ты угрохала целое состояние на коронки на передних зубах не далее как в прошлом году. Но Джимми меня подхватил… прямо за сиськи схватился, кстати. Я слышала, как он кричит: «Эй там! Кто-нибудь! Мне нужна помощь!» – таким визгливым, пронзительным, старческим голосом. Я едва не рассмеялась, когда услышала… но у меня не было сил смеяться. Я прижалась щекой к его груди и попробовала отдышаться. Я чувствовала, как колотится мое сердце, но в то же время мне почему-то казалось, что оно вообще не бьется. Потом у меня в голове прояснилось, я опять начала воспринимать цвета, и увидела, что к нам уже бегут какие-то люди. Человек пять или шесть. И в том числе – Лонни Дейкин. Он ел булку, и на нем была розовая футболка с надписью У НАС НЕТ ПОСТОЯННОГО ГОРОДСКОГО ПЬЯНИЦЫ, МЫ НАДИРАЕМСЯ ВСЕ ПО ОЧЕРЕДИ. Забавно, правда, что я запомнила такую ерунду, когда мне казалось, что я сейчас просто умру.

– Кто вас так, Джесси? – спросил Джимми. Я попыталась ответить, но не смогла выдавить из себя ни слова. И наверное, оно и к лучшему, если учесть, что я пыталась сказать. Кажется, я пыталась сказать: «Мой отец».

Джесси оторвалась от компьютера, достала из пачки очередную сигарету и взглянула на фотографию, вырезанную из газеты. С фотографии на нее смотрел Раймон Эндрю Жобер… смотрел так же восторженно, как и в ту первую ночь, когда стоял в темном углу ее спальни… и во вторую, когда подкараулил ее в кабинете Джералда. Почти пять минут Джесси просто сидела и смотрела на фотографию. Потом встрепенулась, как человек, который слегка задремал, но потом вдруг взбодрился, закурила и вернулась к письму. Она была уже на седьмой странице. Джесси потянулась – в спине что-то тихонько хрустнуло – и вновь застучала по клавишам. Курсор на экране возобновил свой танец.

Минут двадцать спустя – за эти двадцать минут я узнала, какими добрыми, и заботливыми, и поразительно глупыми бывают мужчины (Лонни Дейкин спросил, не надо ли мне мидола [32] ) – приехала «скорая» и меня повезли в больницу. Все как положено: сирена ревет, мигалка мигает. А через час я уже лежала в палате и мне делали переливание крови, мне в вену вставили какую-то прозрачную мягкую трубку, и я наблюдала, как по ней течет кровь. А где-то играла музыка. Какое-то идиотское кантри про то, как тяжела жизнь мужика, от которого ушла любимая девушка и у которого сломалась машина.

32

Мидол – обезболивающие спазмолитические таблетки, которые выпускает компания Bayer. Предназначены специально для женщин, которые страдают сильными болями при менструациях.

На этом заканчивается первая часть моей истории. Назовем ее «Малышка Нелл переходит по тонкому льду» или «Как я выбралась из наручников и спаслась». Есть еще две части, которые я называю условно «Последствия» и «Некрофил». «Последствия» я опущу. Во-первых, переливание крови и пересадка кожи – это мало кому интересно. А во-вторых, мне бы хотелось скорее перейти к «Некрофилу», пока я не слишком устала и не обалдела от долгого сидения за компьютером. Потому что мне хочется все рассказать именно так, как нужно. И именно так, как мне хочется рассказать это именно тебе. Мне это только сейчас пришло в голову, и это самая что ни на есть настоящая голозадая правда, как мы с тобой говорили еще в универе. Если бы не «Некрофил», я бы, наверное, и вовсе не села за это письмо.