Игра на выживание

Рамона же, похоже, подобный исход разговора категорически не устраивал.

– Можно я приеду проведать вас в Веракрус?

Тяжко вздохнув, мать Лелии попыталась соблюсти приличия.

– Ну конечно же, Рамон, мы всегда будем рады вас видеть.

– Вы же верите, что я невиновен, ведь верите, да?
– не унимался Рамон, хватая за плечо сеньора Бальестероса.

– Конечно, Рамон, они тебе верят, - сказал Теодор, пытаясь положить конец всеобщему замешательству, хотя в тот момент он и подумал о том, что вряд ли невиновный человек станет поднимать столько шуму, и что, возможно, Бальестерос думают о том же.

– Я обязательно приеду к вам в Веракрус, - пообещал Рамон.
– До свидания. Adios 1).

_______________________________

1) Прощайте (исп.)

– Adios, Рамон, - сказала сеньора Бальестерос.

Рамон глядел вслед удаляющейся супружеской чете, и казалось, что он вот-вот снова бросится за ними вдогонку.

Толпа заметно поредела. Теодор и Артуро переглянулись.

– Ты уж позаботься о нем, ладно?
– попросил Теодор.

– Si. Делаю все, что в моих силах. Жена мне помогает. Он ведь не спит по ночам.

– Наверное, тяжко ему пришлось в полиции?

– Еще бы!
– отозвался Артуро.
– Рамон не знает, как разговаривать с полицейскими. Но зато они знают, как обращаться с ним!

Ольга Веласкес и супруги Идальго стояли поодаль и о чем-то переговаривались, то и дело поглядывая на Рамона.

– Что бы вы там себе ни думали, а только я не делал этого!
– внезапно во всеуслышание объявил Рамон.

Никто на это ничего не ответил, и даже не сдвинулся с места.

– Тео, ты будешь сегодня у нас?
– спросила у него Хосефина. Она устраивала поминальный обед, на который должны были собраться родственники Лелии и несколько её самых близких друзей.

– Вряд ли, Хосефина, надеюсь, вы извините меня, - ответил Теодор.

– Очень жаль. Конечно, я хотела пригласить и Рамона, но, похоже, он немного не в себе. Что ж, не будем о грустном, - сказала она, печально улыбнувшись, и лишь тот, кто был знаком с ней так же близко, как Теодор, мог заметить некоторую холодность её тона.
– Adios, Тео.

Теодор склонился над её рукой, а затем удалился в сопровождении Ольги и супруг Идальго.

– Если он этого не делал, то почему ему кажется, что все думают на него?
– с некоторым презрением в голосе спросил Карлос Идальго.
– Уж лучше бы помалкивал себе...

– Карлос..., - взмолилась Изабель.

– На рузве ты сама не говорила от этом?
– возразил жене Карлос, делая неопределенный жест дрожащей рукой, которую он тут же спрятал обратно в карман плаща.
– Так что до тех пор, пока он в конце концов не сознается в содеянном...
– Карлось презрительно фыркнул.
– Он же все действует на нервы! Вот погодите! Он ещё припомнит какие-нибудь мелкие фактики, которыми сам себя и загонит в угод - рано или поздно это случится. К тому все и идет. Не знаю, чего он тянет...

– А если он невиновен?
– с вызовом в голосе спросила Ольга.

– Он не ведет себя, как невиновный человек. Он любил её. Они ссорились. Так что то, что произошло между ними, вполне закономерно и объяснимо, - ответил Карлос.

Никакой закономерности в этом нет, думал Теодор, и такое убийство не может иметь ничего общего с любовью. Теодор вел машину, прислушиваясь к разговору, но сам не сказал ни слова. Поведение Рамона и в самом деле вызывало некоторые подозрения у того, кто не был близко знаком с Рамоном и не знал том, как серьезно тот относится к таким понятиям, как грех и вина. Теодор хотел быть беспристрастным. При обычных обстоятельствах любому нормальному человеку поведение Рамона, склонного к самобичеванию, могло показаться странным, если не сказать более. В юности Рамон отказался от многих искушений - ибо в понимании Рамона уже само по себе искушение было равнозначно греху. Когда ему было шестнадцать лет, он работал посыльным, и как-то раз шутливо рассказал Теодору о женщинах, что делали ему щедрые авансы. Он был серьезнее и порядочнее, чем большинство привлекательных молодых людей его возраста, и Теодор был вынужден признать, что именно это качество импонировало ему в Рамоне: свою внешнюю привлекательность он воспринимал, как должное и никогда не пытался использовать её для достижения каких бы то ни было собственных целей. В возрасте двадцати шести лет он впервые в жизни влюбился в женщину, которая, однако, не пожелала выходить за него замуж. Для Рамона это стало нешуточным потресением. За годы знакомства с Лелией, он развил целую теорию о "грехе" и "искуплению", иными словами, это был путь к самоистязанию. Большинство молодых людей на его месте переключили бы свое внимание на другую женщину, на ту, что согласилась бы на предложение о замужестве. Или же он мог перебраться в Буэнос-Айрес, где у него жил родственник, обещавший устроить его на работу в свою фирму. "Он обещает уехать туда всякий раз, когда мы ругаемся, и он говорит, что я больше никогда его не увижу, - призналась как-то Лелия.

– Но когда вчера вечером я сама предложила ему это, он прямо-таки взбесился. Иногда мне становится страшно, я боюсь его, Тео..." - Когда Лелия говорила об этом, на руке у неё виднелись синяки. Теодор хорошо запомнил тот их разговор. Такое не забывается.

Супруги Идальго вышли из машины на Авенида-Мадеро - похоже, Карлосу нужно было срочно опохмелиться - после чего Теодор вместе с Ольгой отправилися прямиком домой. Она пригласила его к себе на чашку чая, но Теодор учтиво отказался.

– Вы же не собираетесь искать встречи с Рамоном?
– спросила она.

– Сам ещё не знаю.

– Вы же уверены в его невиновности, не так ли, дон Теодоро?

– Пока ещё я ни в чем не уверен, донья Ольга. Иногда мне кажется, что он виновен, а иногда - что нет.

– Все с вами ясно, Тео.
– Она задумчиво глядела на него из-за своей легкой черной вуали. Она умела шикарно выглядеть даже на похоронах.
– Что ж, Тео, если соскучитесь, заходите в гости.

Теодор вошел в дом, открыв дверь своим ключом. Дома было тихо. Иносенса, видимо, вышла куда-то по делам, или же отправилась проведать Констансию. Она отказалась ехать на похороны, потому что считала это дурным предзнаменованием, о чем и сообщила Теодору, умоляя её простить.

Телефонный звонок нарушил плавное течение мыслей в голове Теодора и заставил его подняться с дивана.

– Привет, Тео. Это Рамон. Мы можем встретиться?
– натянуто спросил Рамон, и в его голосе слышалось отчаяние.

– Да, конечно. А когда? Прямо сейчас?

– Мне сначала нужно кое-кого проведать. Я буду у тебя чуть попозже.

– "Попозже" - это когда?

– Еще пока не знаю. Часа через два-три.

– Хорошо. Я буду дома.

Рамон повесил трубку.

Поначалу Теодор задумался о том, станет ли Рамон обедать вместе с ним, но затем решил не волноваться об этом. Ведь все равно невозможно было предугадать заранее, когда Рамон соизволит заявиться к нему.

Иносенса вернулась домой и принесла вечерние газеты. В обоих изданиях более половины страницы занимали сообщения о смерти Лелии.

ЛЕЛИЯ ЭУХЕНИЯ БАЛЬЕСТЕРОС 1927-1957. Да упокоится душа её с миром.

Смерть ЛЕЛИИ ЭУХЕНИИ БАЛЬЕСТЕРОС стала невосполнимой утратой для её многочисленных друзей. Память о ней навсегда сохранится в наших сердцах.

Алехандро Нуньес, булочник, желает своей дорогой подруге ЛЕЛИИ БАЛЬЕСТЕРОС безмятежного путешествия в Вечность.

Все эти объявления были отмечены черными крестиками или даже целыми рядами черрных крестов. Здесь же в траурной рамке было помещено выражение глубокого соболезнования от Ксавьера Санчеса-Шмидта, искусствоведа. И ещё одно от какого-то клуба из Веракрус.

В дверь позвонили, и Теодор вскочил со своего кресла.

– Иносенса, это наверное Рамон. Будешь накрывать на стол, не забудь поставить второй прибор.

Но за ажурными воротами стоял незнакомый молодой человек. Немного помедлив на пороге, Теодор все же направился через дворик к нему.

– Что вам угодно?
– спросил Теодор.

– Buenas tardes 1). Это вы сеньор Шибельхут?
– мило улыбаясь, поинтересовался молодой человек.
– У меня тут есть одна вещица, которая, похоже, принадлежит вам.
– С этими словами он указал на зажатый подмышкой бумажный пакет.