Игра на выживание

– Тео, а ты разве его так и не попробовал? Ведь это же был подарок от всего сердца, не так ли?
– спросил Рамон.

– Ну конечно же, я съел несколько кусочков. Ведь он стоит здесь уже две недели. Рамон, я же сказал тебе о нем, сразу же, как только Алехандро его принес.

Рамон разглядывал торт, и с его лица не сходило недоуменное выражение. Может быть, он размышлял о том, куда исчезла сахарная фигурка Лелии? Теодор убрал её, улучив момент, когда никого не было дома, будучи не в силах больше смотреть на дурацкие ярко-алые губы и темно-синие волосы, которые по задумке кондитера должны были воплощать черные волосы Лелии.

– Сеньор... Тео, прошу меня извинить, - отрывисто сказал Рамон и направился к лестнице.

Доктор Лоэра взял в руки чашку с остатками остывшего чая, который он и допил, но от второй чашки категорически отказался.

Теодору нетерпелось поскорее отправиться туда, где они могли бы спокойно поговорить и где их никто бы не услышал. Вместе с доктором он вышел на улицу и продолжил вместе с ним путь по тротуару, в то время, как доктор, похоже, мысленно формулировал свое заключение.

– Полагаю, вы надеетесь услышать от меня какой-нибудь дельный совет. Однако, вынужден вас разочаровать, - в конце концов нарушил затянувшееся молчание доктор Лоэра.

– Я надеюсь услышать хоть что-нибудь.

– Я мог бы рискнуть и упомянуть, что я слышал о постигшем вас несчастье - смерти вашей общей знакомой. Но это могло бы его насторожить и лишь настроило бы его против вас, сеньор. Чрезвычайно подозрительная натура. Возможно, это паранойя. Такие люди чрезвычайно сложны в общении.

– Еще бы, это я и сам знаю. То он тихий и смирный, а в следующий момент начинает вести себя вызывающе. Но в основном он ведет себя смиренно, даже уничижительно. Считает себя не в праве сидеть за столом и есть по-человечеки!

– А вот потакать ему в этом его как раз и не надо. Обращайтесь с ним как с нормальным человеком. Постарайтесь не заводить разговоров о том, что может его расстроить или вызвать депрессию, но и относиться к нему, как к инвалиду тоже не надо. Этим вы сделаете ему лишь ещё хуже. Он проникнется ещё большей жалостью к себе, или даже с новой силой начнет убеждать себя и окружающих в том, что это он один во всем виноват. У него развился непомерный комплекс вины. Вы понимаете?

Разумеется, Теодор понимал. Но этого ему было мало, теперь ему хотелось услышать нечто более конкретное.

Доктор же невозмутимо продолжал развивать свою мысль.

– Он считает, что, убив женщину, в которую вы оба были влюблены, он подвел вас. Его чувства к вам противоречивы. Ему хочется причинить вам боль, ибо он сгорает от стыда, и в тоже время извиниться и постараться загладить свою вину.

– А он может попытаться навредить мне?

– Не физически, нет. Вредить тоже можно по-разному. Хотя не исключено, что противоречивость натуры удержит его от подобного шага.
– Доктор Лоэра шел не спеша, сосредоточенно глядя на тротуар.
– Вот, такова в общих чертах ваша проблема, всего лишь одна из деталей целостной картины. Поверьте, сеньор, я бы с превеликим удовольствием провел с ним больше времени, но, к сожалению, это практически невозможно. Иначе у него могло бы сложиться впечатление, что я его проследую.
– Врач остановился на углу.
– Что ж, тут мы с вами и расстанемся. У меня на сегодня запланирован ещё один визит. Он взмахнул рукой, останавливая такси.
– Сеньор, мне было очень приятно познакомиться с вашим другом, а также увидеть ваши картины. Adios.

– Adios.
– Теодор смотрел, как он садится в такси, как захлопывается дверца машины, и думал о том, что ему, пожалуй, следовало бы недвусмысленно дать понять своему врачу, что он заплатит доктору Лоэре за визит. Однако, он в свое время не догадался это уточнить. К тому же, думал Теодор, наверняка счет придет по почте в любом случае. Повернув обратно к дому, он заметил, что примерно в квартале от него уже знакомый ему худощавый парнишка переходит улицу и при этом поглядывает в его сторону. И так же, как и в прошлый раз, подмышкой у него был зажат какой-то сверток. Теодор язвительно подумал о том, что ему следует попытать счастья со своими кашне где-нибудь в другом районе. Итак, он возвращался домой, перебирая в памяти уже знакомые, расплывчатые ответы, и все эти многочисленные "если" и "возможно" начинали давить ему на психику, словно парализуя сознание. Ведь он хотел спросить у психиатра, стоит ли уговорить Рамона пойти на карнавальную вечеринку. Но затем это соврешенно вылетело у него из головы, и казалось теперь чем-то неважным и второстепенным, типа бормотания Рамона про "Досамантес", что по-испански означает "двое влюбленых".

Когда он вернулся, Рамон стоял посреди гостиной. Иносенса убирала сервировку с чайного столика.

– Кто это был?
– спросил Рамон.

– Сеньор Сервантес, - ответил Теодор.
– Я никогда с ним раньше не встречался.

– Ну и что, купил он твою картину?

– Думаю, он хочет купить ту в желтых тонах.

– И дорого дает?

– Шесть тысяч песо.

Глаза Рамона удивленно округлились, но вслух он сказал:

– И всего-то?

– Так ведь и я не Пикассо. И это Мексика.
– "И я пока ещё жив," хотел было добавить Теодор, но не стал.

– Я ему не доверяю. Он не производит впечатления порядочного человека.

Теодор закурил сигарету, чувствуя внезапный приступ нервозности и раздражения. Ему вдруг стало не по себе.

– Да брось ты, в этой сделке - если, конечно, она вообще состоится нет ничего сложного. К тому же тебе с ним больше видеться вообще не придется.

Рамон включил проигрыватель, осторожно достал пластинку из альбома Дебюсси и поставил её в агрегат. Это был один из любимых этюдов Рамона, этот и ещё два других. Казалось, он мог слушать их бесконечно.

– Завтра у Ольги вечеринка, - сказал Теодор, дождавшись окончания произведения. Рамон всегда выключал пластинку после этого самого первого этюда, хотя на ней были записаны и другие.
– Хочешь пойти?

– На карнавал-то? А ты сам идешь?
– спросил Рамон.

– Вообще-то, собирался. Она очень настаивала, чтобы я пришел. Это не надолго. И Иносенса тоже будет там. Она поможет обслуживать гостей.

– И, полагаю, ты приведешь с собой ещё кого-то?
– недоверчиво уточнил Рамон.

– Нет, никого я вести не собираюсь. Рамон, тебя никто не неволит. Ты никому и ничем не обязам.
– Он улыбнулся.
– А теперь идем со мной наверх. Я хочу показать тебе кое-что.

Рамон неохотно последовал за ним.

Теодор прошел в свою комнату и достал из нижнего ящика камода объемистый сверток.

– Костюмы я купил вчера. Ведь это карнавал, так что сам понимаешь, все должны быть в маскарадных костюмах. Для себя я выбрал кенгуру. Ну, как тебе? Нравится? Как раз под мой большой размер ботинок. Должно хорошо смотреться, как думаешь?
– Теодор поднял длинные полотняные ступни, подошвы которык мзнутри были для большей жесткости проложены картоном. Голова с зияющими пустотой круглыми дырочками-глазницами и выдающаяся вперед, добродушно улыбающаяся морда.
– А второй костюм - просто клоун, но к нему можно подобрать любую маску. Вот, взгляни.
– Теодор открыл бумажную сумку и вытащил две маски - голова гориллы и кошачья мордочка с торчащими в стороны резиновыми усами.
– Выбирай. А если не хочешь, то и вообще не ходи, останься дома.

– Одна личина лучше другой, - задумчиво изрек Рамон, разглядывая маски. При свете лампы его высокий, бледный лоб казался словно выточенным из куска белого мрамора.
– Но ими все равно никого не обманешь.

Глава 17

Дом, в котором жили супруги Веласкес, был совсем небольшим, и Теодор был откровенно удивлен, что в него смогло набиться столько много народу. Гости танцевали даже в прихожей под музыку в кубинских ритмах в исполнении оркестра из четырех музыкантов, расположившегося в гостиной. Несколько танцующих радостно приветствовали вновь прибывших гостей. Единственным источником освещения были свечи, в воздухе витал запах ладана, в котором угадывалась нотка легкого аромата гордении, и смешанный аромат дорогих духов многих женщин. Рамон с явным удовольствием разглядывал вечелящуюся толпу сквозь прорези своей клоунской маски.