Игра по чужим правилам

Она, как злой волшебник, тянула Иру с небес на землю.

– Когда мир вокруг расцветает всеми цветами радуги? – не стала выдумывать оригинальный ответ Ира. И что она так обрадовалась? Или ей уже неважно, кого любить? Важно, что любовь поселилась в душе?

– Ты когда-нибудь кошку гладила?

– В каком смысле? – Вопрос был настолько нелеп, что Ира решила переспросить.

– Ты ее гладишь, а она царапается. Ты ее снова гладишь, а она тебя в кровь. Ты ее по спинке, а она когтями. До боли. До крика. Вот что такое любовь.

Катя отвернулась. Что это с ней? А если родители и правда любят друг друга? Что может быть в этом плохого?

– Ну… послушай, – неуверенно начала Ира. Где же вы, нужные слова!

– Отстань! – отмахнулась Катя, сбрасывая руку Иры со своего плеча.

В школе Катя сразу убежала вперед. Когда Ира вошла в класс, Сергеенко уже занималась своими делами. Лисова на парте расправила записку. Нет, слова не стерлись, не изменились.

Аня Ходасян привычно вздыхала. Она бы тоже могла много чего рассказать о жизни и новом взгляде на действительность. Но ее, как всегда, никто не спрашивал.

– Что это у тебя? – подвинулась ближе к соседке Аня.

– Неважно, – Ира бережно положила листок в учебник.

– Мне тоже записки писали, – прошептала Ходасян доверительно. – Только мы сейчас расстались.

Ира отвернулась. Эта история была не про нее, никаких расставаний, одни приобретения. Поэтому она встала, не зная, куда деться, – изнутри сознания, из глубин души вырывалось счастье. Оно ширило грудь, заставляло улыбаться. А еще так хотелось закричать. Но это уже было лишнее. Само чувство любви, появившееся задолго до этой записки, уже не помещалось в Ире. В ней не было для любви места. Поэтому оно просилось на свободу. Как же другие, имея это чувство в себе, остаются прежними? Как могут быть хмурыми и злыми? Как могут быть такими же, как раньше?

А между тем воздух в классе полнился разговорами о любви, и к Ире они теперь тоже имели отношение. Как и ко многим вокруг. Мальчишки больше не казались примитивными австралопитеками. Кто-то из них уже любил. Щукин, например. Парщиков. В ее глазах весь класс вдруг превратился в толпу совершенно ненормальных людей. Это было здорово! Это было неожиданно! Ира развернулась к гомонящим одноклассникам. Черт возьми! А любить – это не так уж и плохо.

– Любовь делает людей слабыми, – гнула свое Катя. Она тоже смотрела на класс, но глаза ее при этом были пустые. Она не видела той радости, что парила над головами девятиклассников. – Ты влюбляешься и тут же начинаешь бояться его потерять. Боишься сделать что-то не то: не так посмотреть, неправильно ответить. Эта уязвимость убивает. А быть выше этого не получается.

– Не все же так плохо. – Надо было спросить, что произошло. Беременность матери – это проблема матери, Катя тут при чем? Может, Сергеенко поссорилась с Ником, вот мир и окрасился в черный цвет?

– А знаешь, что самое страшное? Стоит только чего-то захотеть и произнести это вслух, как все сбывается. – Подруга помолчала. – Сбывшаяся мечта – это кошмар.

– Что у тебя такого страшного сбылось?

Ира попыталась разглядеть в подруге последствия сбывшейся мечты. Но ничего не было. Катя была все такой же. Сегодня даже как-то по-особенному красивой злой, раздраженной красотой.

– Да все у меня в порядке, – поморщилась Сергеенко. – Сон приснился. Приключенческий роман. Я его записала. Хочешь, дам прочитать?

– Ты пишешь роман? – поразилась Ира. Хотя почему бы и нет? Пишет она, могут писать и другие. – Конечно, давай.

– Я уже несколько дней пишу. – Катя полезла в рюкзак за тетрадкой. – Вечером ложусь спать, перечитываю, и мне потом непременно продолжение снится. Остается только утром записать.

– А если не приснится? – Ира повертела в руках тетрадку в сорок восемь страниц с желтой клеенчатой обложкой.

– Сны всегда снятся такие, какие мы хотим. Главное – вспомнить.

Ира покивала, соглашаясь. Все так и есть. Она до сих пор с ужасом вспоминает свои первые мучительные сны о Саше, они были тяжелые, рождали головную боль. Тогда она очень хотела его увидеть – и вот, видела. Каждую ночь, как на заказ. Жаль, что лица не удавалось разглядеть. Но во снах лица и не разберешь, ведь так?

Ира открыла первую страницу. Катин почерк… Ира и раньше знала, что почерк у подруги – мечта шифровальщика. В спешке же Сергеенко начинала писать абсолютные иероглифы. Буквы, как по команде, дружно ложились направо, сжимались, превращаясь в частокол из овалов и внезапно выскакивающих линий.

События тонули в завитках, черточках и робких пробелах. Часть текста была зачеркнута, что-то куда-то переносилось стрелками, обводилось. В одном месте добавления вписывались по полям, повторяя рваную линию неровного правого края.

Ира еще долго вертела бы в руках странный манускрипт, если бы не прозвенел звонок на урок.

– Потом отдашь, – шепнула Катя, отворачиваясь.

Ира осторожно положила перед собой тетрадку. Голова слегка звенела от подкатывающего желания тоже написать. Начать хотя бы с той истории, где она умирает. Или там, где ссорится с парнем на дискотеке. А если все эти истории собрать и вот так, как Катя, придумать роман? Что делать с отдельными рассказами? А роман – это уже вещь.

Урок литературы прошел мимо Ириного сознания. Отложив Катины сочинения, она писала на последних страницах тетради по русскому, жалея, что у нее нет такого же еженедельника, как у Парщикова. Солидная записная книжка придала бы вес всем ее записям. Кто знает, что Митька там пишет, но один его вид с потрепанным талмудом под мышкой повышает цену написанного втрое. А так приходится вырывать листочки и складывать в папку. Давно пора завести нормальную тетрадь.

– А чего это у вас вчера такое произошло, что Щукин сегодня неожиданно тихий? – вкрадчиво пропела Ленка у Иры над головой.

О, оказывается, перемена началась. Стараясь, чтобы это выглядело не столь демонстративно, Ира закрыла обе тетради – свою и Катину.

– Вчера? Ничего вчера не произошло.

Рука еще хотела писать. Фантазия, ворча и жалуясь, уходила, оставляя после себя скучную реальность.

– Разве? Зачем тогда Лешка у меня номер твоей мобилы просил? Хочешь его у меня отбить?

– Больно надо! – Странная мысль. И если уж отбивать, то не у Курбановой, а у Вилкиной.

– Ты смотри! У нас с ним любовь.

– Да не трогает никто вашу любовь. Я только велосипед взяла.

– Ах да, велосипед… И куда же ты ездила на его велосипеде?

– По делам. – Решила признаться. Чего Курбанову мучить? Она и так обижена судьбой, не знает только об этом. Пока не знает. – Я Лешке велосипед сломала. Он расстроился, наверное, – вот и тихий.

– Сломала? – Лена наградила Иру оценивающим взглядом, словно пыталась понять, хватит ли у той сил на подобный подвиг. – Значит, он сегодня никуда не едет?

– А чего ему не ехать-то? – Тетрадки летели в сумку. – У нас общественный транспорт ходит по расписанию.