Игра с огнем (сборник)

Весь день я провожу в попытках не быть на виду. Избегаю вокзалов и речных пристаней, где убийцы, несомненно, ищут меня. Я нахожу убежище в скромного вида церкви на краю Каннареджо. Фасад Сант-Альвизе прост, без всяких претензий, но интерьер – настоящая жемчужина: здесь множество фресок и картин. И потом, внутри прохладно и тихо, в церкви сидят только две женщины, их головы задумчиво склонены. Я усаживаюсь на скамью, собираясь просидеть на ней много часов. Мне так хочется узнать, жива ли Герда, но я боюсь появляться в больнице. Еще боюсь появляться близ Еврейского музея, а Франческа сказала, что даже полиции нельзя доверять. Я предоставлена сама себе.

Женщины уходят, время от времени появляются другие верующие, чтобы помолиться и поставить свечки. Путешественников среди тех, кто забредает в церковь, нет: Сант-Альвизе слишком далека от нахоженных туристических маршрутов.

В четыре часа я наконец выхожу из своего убежища под яркие солнечные лучи, чувствую себя совершенно беззащитной, направляясь к мосту Риальто. Толпы становятся все гуще. Жара удушающая, и движения людей кажутся замедленными, они словно плывут в сиропе. Это случилось четыре года назад в такой же жаркий день – тогда я сообщила Робу, что наконец-то у нас будет ребенок. Мы бродили несколько часов, и посреди моста Риальто я уперлась в такую стену усталости, что мне пришлось остановиться, чтобы перевести дыхание.

«Ты не заболела?»

«Нет. Но мне кажется, я беременна».

Это было одно из мгновений абсолютного счастья, и я помню его в мельчайших подробностях. Солоноватый запах канала. Вкус его губ на моих. Воспоминание, которое делит со мной только один человек. Кроме него, никто не знает, где я буду ждать.

Я сливаюсь с группой туристов, заполняющих мост, и амебообразная толпа быстро поглощает меня. Посреди моста я останавливаюсь у тележки лоточника, продающего бижутерию из венецианского стекла, и рассматриваю ожерелья и сережки. Я задерживаюсь надолго, и лоточник уже думает, что я куплю что-нибудь, хотя я повторяю: мне только посмотреть. Подходит его помощница, шумно предлагает скидки, голос ее так пронзителен, что люди поглядывают на нас. Я отхожу подальше, но она кричит еще громче, раздосадованная потерей клиента.

– Джулия, – слышу я голос за спиной.

Я поворачиваюсь и вижу его, небритого и помятого. Судя по его виду, он не спал несколько дней, и когда он обнимает меня, я чувствую запах его страха, терпкий, точно запах пота.

– Все хорошо, – бормочет он. – Я отвезу тебя домой, и все будет в порядке.

– Я не могу сесть в самолет, Роб. Это небезопасно.

– Абсолютно безопасно.

– Ты не знаешь всего, что случилось. Они пытаются меня убить!

– Поэтому со мной пришли люди, которые тебя защитят. С ними ты будешь в безопасности. Ты просто должна им довериться.

– Им?

Только теперь я замечаю двух приближающихся к нам мужчин. Бежать мне некуда, пути к бегству отрезаны. Роб обнимает меня, прижимает к себе.

– Джулия, дорогая, я делаю это ради тебя, – говорит он. – Ради нас.

Я пытаюсь вырваться, но хотя и отбиваюсь, царапаюсь, Роб крепко меня держит, прижимает к себе так сильно, что кажется, вот-вот переломает мне кости. Я вдруг вижу вспышку, яркую, как тысяча взорвавшихся солнц. А потом – пустота.

20

Сквозь дымку, туманящую взгляд, я вижу женскую фигуру. На ней свободное синее одеяние, взгляд ее устремлен вверх, пальцы сплетены, руки тянутся к небесам. Портрет какой-то святой, но имени ее я не знаю. Все остальное в комнате, кроме портрета на стене, белое – стены, простыни, жалюзи на окнах. Из-за закрытой двери слышится итальянская речь; тележка грохочет по коридору.

Я не помню, как сюда попала, но точно знаю, где нахожусь. В больнице. Глюкоза и жидкость из прозрачного мешочка стекают в трубочку капельницы, трубочка змеится по кровати и иглой впивается в мою левую руку. Рядом – прикроватная тумбочка с графином воды, а на запястье у меня пластиковая идентификационная ленточка с именем и датой рождения. На ней не написано, в какой я клинике, но я подозреваю, что в каком-то итальянском дурдоме, где даже с врачами я не смогу общаться. Я не знаю, существует ли соглашение об экстрадиции психических больных. Отправит ли меня Италия домой, или я обречена вечно смотреть на святую в синем одеянии на стене?

Я слышу шаги в коридоре и сажусь в кровати, когда открывается дверь и входит Роб. Но смотрю я не на него, а на женщину, которая пришла с ним.

– Как вы себя чувствуете? – спрашивает она.

Я недоуменно трясу головой:

– Вы здесь. Вы живы.

Франческа кивает:

– Мы с Сальваторе беспокоились о вас! После того как вы убежали из квартиры, мы вас повсюду искали. Всю ночь.

– Я убежала? Но мне казалось…

– Вы не помните?

Голова пульсирует, я массирую виски, пытаясь восстановить события прошедшей ночи. Темная улица. Садовая калитка. Потом вспоминаю блузку в кровавых пятнах и смотрю на свою забинтованную руку.

– Как я поранилась? Был взрыв?

– Никаких взрывов, – качает головой она.

Роб садится на кровать и берет меня за руку:

– Джулия, ты должна посмотреть кое-что, тогда поймешь, почему у тебя порезана рука. Поймешь все, что происходило с тобой в последние недели. – Он глядит на Франческу. – Покажите ей видео.

– Какое видео?

– Мы сделали эту запись вчера вечером в квартире моей бабушки.

Франческа вытаскивает ноутбук из портфеля, который принесла с собой, поворачивает ко мне монитор и запускает изображение. Я вижу собственное лицо, слышу собственный голос:

«Меня зовут Джулия Ансделл. Мне тридцать три года, я замужем за Робертом Ансделлом. Мы живем в доме номер сорок один двадцать два на Хит-роуд в Бруклине, штат Массачусетс…»

На экране у меня нервный, растрепанный вид, я все время кошу глаза на двух людей, не попадающих в кадр. Но я без запинки рассказываю историю «Incendio» – как я купила ноты у мистера Падроне, как прилетела в Венецию в поисках ответов, как стреляли в Герду у дверей нашего отеля.

«Клянусь, что все сказанное сейчас – правда. Если со мной что-то случится, вы, по крайней мере, будете знать…»

На моем лице внезапно появляется озадаченное выражение. Несколько секунд проходит в молчании.

На записи невидимая для камеры Франческа говорит: «Джулия, что случилось?»

Она появляется в кадре, похлопывает меня по плечу, потом чуть встряхивает. Я не реагирую. Она хмурится и говорит Сальваторе что-то по-итальянски.

Камера продолжает записывать, а я, словно робот, поднимаюсь и выхожу из кадра. Франческа и Сальваторе окликают меня. Раздается громкий удар, звон стекла, потом голос Франчески: «Куда вы? Вернитесь!»

Франческа останавливает видео, и я вижу на экране лишь пустой стул, на котором только что сидела.

– Вы разбили окно и убежали от нас, – говорит девушка. – Мы попросили коллег из музея помочь найти вас, но поиски были безрезультатны. И тогда мы достали сотовый телефон из вашей сумочки и позвонили вашему мужу. Оказалось, он уже в аэропорту Бостона, ожидает посадки на рейс до Венеции.

– Не понимаю, – шепчу я, глядя на экран ноутбука. – Почему я это сделала? Что со мной такое?

– Детка, я думаю, мы знаем ответ, – говорит Роб. – Когда тебя привезли в больницу несколько часов назад, ты ни на что не реагировала, была словно в ступоре. Доктора экстренно сделали томограмму мозга. И тогда все стало ясно. Врачи уверены, она доброкачественная, ее можно удалить, но тебе нужна операция.