Игра с судьбой (продолжение темы "Рекрута")

– Так в ученых книгах называют наемных убийц, - сходу придумываю объяснение.

Алексашка качает головой и ничего не говорит.

До нас доносится свист. Оборачиваемся и видим машущего нам бородача, сидящего на козлах рядом с кучером княжеской кареты. Наши сани замедляют ход и останавливаются.

Из подъехавшей кареты выходит князь. Щурясь от искрящегося на солнце снега, он потягивается, раскинув в стороны руки.

– В санях, пожалуй, спать лучше было бы, - заявляет он, ни к кому конкретно не обращаясь.

Подъезжает Федор и, спрыгнув с лошади, подходит к Петру Алексеевичу.

– Ну, чего там усмотрели твои орлы?
– спрашивает его князь.

– Какие-то люди следуют за обозом, Петр Алексеевич.

– Что за люди? Почему не спросили, кто таковы?

– Непонятно, - пожимает плечами боярин.
– То с одной стороны мелькнут за склоном овражка, то с другой. Я посылал гвардейцев догнать, да куда там по такому снегу - чуть от тракта, и лошадям по грудь.

– Как же тогда те людишки по такому снегу двигаются?
– удивляется Петр Алексеевич.

– Непонятно, - снова говорит Федор.
– Но добрые люди так скрытничать не будут. Отстал бы ты, Светлейший Князь, в середину обоза. Да и дозор вперед выслать не помешает.

– Ополоумел!
– возмутился князь.
– Это что ж мне, на родной земле теперь врагов опасаться? Может, мне еще и в постель с собой по бокам гвардейцев ложить для безопасности?

– Судя по прошлой ночи, не помешало бы, - вылез с замечанием мой язык, который я тут же постарался прикусить.

Князь с боярином посмотрели на меня, как на какое-то недоразумение, типа заговорившей лошади. Однако неожиданно меня поддержал Алексашка.

– Оно и правда, Петр Алексеич, поосторожничали бы вы, покуда в столицу не приедем. Дорога тут безлюдная. Мало ли...

– Что, мало ли?!
– князь зло пнул ногою снег.
– Чего я могу бояться на родной стороне, сопровождаемый десятком бояр, да сотней гвардейцев?

Меньшиков виновато потупился, явно сожалея, что влез с советом. Федор тоже молчал. Глядя на их растерянность, я вновь не уследил за своим языком.

– Ваши гвардейцы, Петр Алексеич, может и хороши в открытом бою, но вот против диверсантов ночью сплоховали. Троих зарезали, как безропотных овечек.

– Так то ж ночью, - к моему удивлению попытался оправдаться князь.

– То-то и оно, что ночью, когда каждый шорох слышен, и когда все чувства обострены. А днем, да еще и в спокойном месте, где никто не ждет беды, гораздо легче совершить какую-нибудь пакость. Вот помню, когда начались все эти теракты...
– оп-па! О чем это я опять?

– Что началось?
– спрашивает Федор, и взгляды остальных подтверждают общую заинтересованность.

– Да то долгая история, - делаю попытку уйти от ответа.
– Если я ее сейчас буду рассказывать, то мы в Курск к ночи точно не успеем.

– А ничего. Ты, Дмитрий, свою историю по дороге расскажешь. Залазь в карету, - пресекает мою попытку князь и, прежде чем залезть самому, говорит Федору: - Воля твоя, пускай дозор вперед.

Карета внутри оказывается довольно просторной - пожалуй, слегка поболее вагонного купе, разве что потолок ниже. Не знаю, отчего князю не понравилось здесь спать, но я бы с удовольствием растянулся на одном из мягких диванов, расположенных друг против друга. Меж диванов, как положено, столик. Ух ты, а что в этой корзине под столиком? Уверен, там под полотенцем какая-то снедь. Как бы раскрутить Светлейшего на угощение? И чего это меня на еду так пробило?

За окошком промчался отряд всадников. Вслед за ними трогаемся и мы.

– Так значит, Дмитрий Станиславович, говоришь, забыл все подчистую?
– начинает Петр Алексеевич.

– Почему подчистую? Я же вспомнил кто я и откуда. Сейчас вот еще про теракты вспомнил. Значит, не подействовал вимпацетин как положено. Думаю, недруги впопыхах не соблюли точную пропорцию компонентов, а это в фармацевтике очень важно.

– Складно говоришь, однако. Потому, хочется верить. Но, смотри...
– не закончив мысль, князь вперивает в меня пристальный взгляд, от которого мне становится как-то не по себе.

Пытаюсь выдержать его взгляд, не отвести глаза. А он ведь немногим старше меня. Если сбрить эту дурацкую бороденку, то может и вовсе юношей окажется. Но вот же, уже Светлейший Князь. Оно понятно, что княжеский титул по наследству достался. У нас дети олигархов тоже сразу олигархами рождаются. Однако Алексашка говорил, что титул Светлейшего ему за какие-то военные заслуги присвоили. Да и при императорском дворе, как я понял, этот юноша авторитетом пользуется. Взгляд-то такой, будто насквозь человека видит, и понимает - правду тот говорит, или лжет. Но моя-то правда почище любой лжи будет.

– Чего уставился на меня, как на чудо какое?

– Да задумался я, Петр Алексеич. Больно уж воспоминания мои странные. Не знаю, как вам о них и поведать. Я бы сам в такое не поверил, наверное.

– А ты рассказывай, что вспомнил, а я уже сам думать буду, во что верить, во что нет. Расскажи для начала, что в вашем монастыре началось такое, о чем ты только что обмолвился?

– Про теракты что ли? Так то давно было. Я тогда совсем еще мальцом был. Стали тогда в наш монастырь проникать террористы..

– Кто?

– Это такие диверсанты, которые закладывают взрывчатку в местах большого скопления людей и подрывают. Например на базаре, или в храме во время службы.

– Это зачем же народ-то гробить?
– удивляется князь.

– Чтобы дестабилизировать обстановку в стране, или в конкретном регионе. То есть, создать панику, внушить народу чувство незащищенности и поколебать его веру в ныне действующую власть.

– Эко подло-то как!

– А то. Вот представьте, Светлейший, что было бы, ежели взорвали бы бомбы в толпе, которая собралась, когда императора с семьей отравили?

– Может, вырвать тебе язык, Дмитрий Станиславович, чтобы ты более никому о такой подлости поведать не смог?
– Петр Алексеевич задумчиво теребит бородку, затем , прищурив глаза, спрашивает: - Откуда тебе известно про бунт, коли ты ранее говорил, что всю жизнь за монастырскими стенами провел и ничего о внешнем мире не знаешь?