Игра в исцеление
Шрифт:
Дождь возобновился, преподнося Стогвурду очередную порцию огромных капель, покрывающих изумрудные аллеи и серебристые улицы. В нашем городе нет ничего такого, чего бы не оказалось в других, однако сейчас, вглядываясь в те места, где мы были счастливы, мне кажется, что именно этот город наполнен магией, увековеченной в домах, улицах, парках и магазинах. Никогда Стогвурд не казался мне столь прекрасным, с его мрачными деревьями, большими лужами, стекающими в многочисленные каналы, и еле слышными отголосками голосов, еще не успевших занять свои почетные места возле телевизоров. А дождь, словно не желая поддаваться мольбам последних, с каждой минутой усиливался настолько, что никакие капюшоны уже не спасали. Я сорвалась на бег – не только из-за погоды, но и собственной нетерпеливости. Мне хотелось как можно поскорей дойти до нужного дома, постучаться, войти, а дальше…а дальше все станет на свои места. Эмоции предстоящей встречи настолько захватили меня, что я уже не разбирала дороги, шлепая и без того промокшими кроссовками по огромным лужам, обрызгивая себя с ног до головы. Через пять минут упорного бега кислорода в легких стало не хватать, и пришлось помогать
Сердце пропустило удар, когда я добралась до маленького бледно-желтого домика, который сейчас, при свете двух фонарей, казался почти бесцветным. Мой взгляд упал на серый почтовый ящик, где сбоку белыми печатными буквами было выведено: «Мистер и Миссис Дагсон», а чуть дальше – стандартные цифры обозначения – 117. Удивительно, что почта все еще рассчитана на двоих, хотя наша соседка потеряла своего мужа больше пяти лет назад. Мистер Дагсон, маленький пухлый старичок с жидкими седыми волосами, уделял все свое свободное время своему гаражу, а на Рождество переодевался Сантой и разносил конфеты чуть ли не по всему Западному Стогвурду. Первым он, конечно же, заходил в наш дом, называя меня маленьким эльфом и намереваясь украсть к себе в «убежище Санты». Сейчас это кажется глупым, но тогда, будто в прошлой жизни, завешанной покровом детства и наивности, это казалось лучшим событием в году. Я искренне радовалась приходу этого старичка, и в конце полюбила его как родного, чего нельзя сказать о Кесси. Она слишком рано повзрослела и, видя мои усердные старания для создания костюма эльфа, чтобы в очередной раз порадовать мистера Дагсона, она лишь фыркала и уходила на свою половину комнаты, надевая большие наушники, отключаясь от этого мира. Так продолжалось до тех пор, пока однажды наивный старичок так и не смог надеть костюм Санта Клауса. Накануне очередного зимнего праздника ему поставила диагноз – рак, и, судя по тому, как стремительно развивалась болезнь, шансов на выздоровление не было. Мистер Дагсон отказался от лечения, держась до последнего, чем еще больше пугал свою старушку Элизабет. После Рождества я видела его всего лишь раз и узнала с огромным трудом. Казалось, что передо мной стоит скелет, на которого натянули обвисшую кожу. Даже Кесси, откровенно не любя старика, стала навещать его чаще всех нас. Смерть забрала мистера Дагсона раньше, чем ожидали даже врачи. Его жена осталась одна, редко выходя из дома. Она постарела лет на пять, а глаза и вовсе будто пребывали в мире мертвых. Мы все опасались, что бедная бездетная старушка последует за своим мужем, но спустя пару месяцев на нашей улице появилась бродячая собака, скулившая почти сутки. И вот на следующий день эта черная, с одним белым пятном на животе, девочка, как ее часто называет хозяйка, уже спокойно расположилась в небольшом домике. За все свое время пребывания у миссис Дагсон у Лолы было пять или шесть пометов, и всех этих многочисленных щенков добрая женщина умудрялась пристроить в добрые руки. Для нас так и остается загадкой, кто является отцом всех тех щенят, расхаживающих по всему Стогвурду, грызущих кости и спящих на хозяйских дивана, но, будучи уже в преклонном для собаки возрасте, Лола умудрилась осчастливить свою хозяйку в шестой раз, о чем я не так давно рассказывала Кесси. И сейчас, тяжело дыша и дрожа всем телом, я наконец стучусь в дверь, сначала встречая белое пушистое облако, обнюхивающее мои ноги, а затем и взгляд самой соседки, обеспокоенно оглядывающей меня с ног до головы.
– Вэлери? – дрожащим голосом обратилась ко мне старушка.
Миссис Дагсон перевела взгляд на мою левую руку, и сейчас, проследив за взглядом невинной старушки, я вновь увидела отголосок прошлых сновидений, пробивающих в моей голове остатки последней решимости. Кровь, стекающая алой дымкой на собственные кроссовки, перемещает меня за границы привычной реальности, и я снова вижу свою сестру в изуродованной машине. До моих ушей доносится пронизывающих до мурашек крик, но, по обыкновению, его издаю не я, а женщина, подарившая мне жизнь. Картина складывается так же быстро, как ураган, и накрывает меня абсолютным хаосом. На пару секунд я зажмуриваю глаза, отчаянно трясу головой в надежде избавиться от собственного разума. Одышка после стремительного бега еще не прошла, а вдыхать кислород в легкие становится еще труднее, когда я вновь ощущаю прилив страха и резкую боль в груди. Кажется, еще пару минут и я снова окажусь возле кирпичного здания группы поддержки, оплакивая прошлое.
– Вэлери? Вэлери? Господи, да что же это такое…Ты меня слышишь, девочка? – реальность возвращается так же стремительно, как и земля уходила из-под ног. – Прошу тебя, давай зайдем, у тебя кровь, рану надо обработать…
– Нет времени, миссис Дагсон, – открыть глаза, завешанные невидимым покрывалом оказалось довольно легко, но выпалить все сразу, еще больше напугав и без того впечатлительную старушку, оказывается мне не под силу.
– Ччто случилось? – старушка уже не скрывает своего изумления, оглядывая меня с ног до головы.
– Миссис…Дагсон, вы знаете…меня. Вы знаете моих родителей…Вы…знаете Кесси…Вы же мне не соврете…да?! – продолжая ловить ртом воздух, я крепко схватила плечо соседки, покрытое шалью.
Мама говорила, что почти всю свою жизнь миссис Дагсон проработала в детском саду, том самом, на месте которого сейчас образовались группы поддержки. И поэтому, как подтверждали все, эта худощавая и бледнолицая женщина с большими темными глазами, двадцать часов в сутки выражающих спокойствие, доброту и понимание, разбирается в людях в сто раз лучше, чем новоиспеченные психологи из колледжей. Сейчас, видя абсолютную готовность во взгляде миссис Дагсон выслушать даже историю про драконов и магию, мне действительно стало легче. Боль в груди наконец-то утихла, я ослабила
хватку, обнаружив, что сжимаю плечо сильнее, чем хотелось бы.– Ладно…хорошо…да… – эти три слова с паузой почти в минуту я будто произносила для себя, убеждая задать главное. И я решилась, смакуя каждое слово и все предложение в целом. – Скажите мне правду…о моей сестре…Где Кесси? И что за газеты, которые, которые так…
Договорить я не успела. Вернее, не смогла, потому что увидела в глазах доброжелательной старушки то, чего боялась увидеть больше всего на свете. Боль. Боль при упоминании о Кесси. Боль при виде моего непонимания. Боль при виде моего осознания. Боль, заставившая глаза миссис Дагсон слиться в унисон с каплями дождя. Боль, которая с силой ворвалась в мою душу и тело.
– Как же так…Не может быть, я…Это не правда…Я… – связывать предложения просто не оставалось сил.
Меня окружила волна усталости и отчаяния, я захлебнулась в ней, сдаваясь бестелесному сопернику. Воспоминания – да, теперь я могу назвать вещи своими именами – больше не всплывали в моей голове, потому что картина и так восстановилась сама собой. Опустошение пронизывало каждую клетку моего бесполезного тела, передавая эстафету новой порции горя. Я снова плачу, но в этот раз уже осознанно, не сдерживая всхлипов и отчаяния, следовавшее за ними по пятам. Кесси, моя сестра, она просто…ее больше нет. Она стала одной из миллиона песчинок, исчезнувших в узле мрака истлевшего бытия. Моя сестра превратилась в воспоминание, которое спустя несколько месяцев растворится в повседневности. Кесси просто…просто исчезла, оставив этот грязно-серый мир без себя. И я, стоя на крыльце соседки, захлебываясь слезами и не слыша утешения, разделяющие губы старушки, хотела закричать о на весь Стогвурд о своей невыносимой боли, пожирающей меня изнутри, о мерзком параличе собственного тела, благодаря которому я еще стояла на ногах, и о чертовой несправедливости, захватившей всю нашу семью.
– Мне так жаль, Вэли…Если бы можно было все исправить… – голос миссис Дагсон показался мне самым ужасным звуком, который может уловить человеческий слух.
Я сморщилась и освободилась от теплых объятий, в какой-то момент захвативших меня. Стеклянный взгляд, видимо, поразил старушку, а в следующую секунду ее дрожащий голос смешался с собачьим лаем, от которого мне стало еще противнее. Ощущение такое, что меня сейчас стошнит прямо на порог чистенького дома, поэтому я поспешила удалиться. Голова готова была разорваться на элементарные частицы, а ноги, несогласные с резкой сменой положения, с трудом унесли меня от посторонних звуков. Дождь снова прекратился, и теперь на своем лице я ощущала лишь собственные соленые слезы. Я задыхалась от собственных рыданий, до крови кусая нижнюю губу. В мыслях мелькал образ Кесси – веселой, восторженной, злой, плачущей, кричащей и просто родной. Я видела ее так же часто, как собственное отражение в зеркале. А теперь она в моем голове, на фотографиях в семейном альбоме, в видеозаписях на телефоне. Осознание собственной никчемности доводит до онемения рук и ног. Я падаю на колени на пороге собственного дома, закрывая лицо руками и пытаясь найти ответы на вопросы, которые уже давно стали утверждением. Я снова слышу терзающие душу крики, хочу закричать сама, но голос предательски срывается. Пытаюсь встать, но из-за обвалившегося града слез едва вижу ручку нашей двери. Хватаюсь за нее из последних сил, но рука тут же соскальзывает, и я с треском сажусь прямо на мокрые ступеньки. От нарастающего отчаяния толкаю дверь ногой, затем еще раз, еще и еще, пока каким-то чудом не получается зацепиться зубами за воздух и окончательно встать, опираясь на косяк.
Да уж, никогда бы не подумала, что такое случится с тобой, сестренка
Я слышу до боли знакомый голос и не сразу осознаю, что эти слова произношу я сама. Сердце сжимается с такой силой, что я невольно хватаюсь за грудь, а уже через секунду слышу приближающиеся шаги и звук открывающейся двери. Искусственный свет заставляет морщится, а тепло, исходившее из нашей квартиры, вздрогнуть. На пороге стоит отец в своих домашних серых штанах, которые ему давно велики, и такой же серой мятой футболке с надписью: «Лучший папа». Увидев его, я словно погружаюсь в очередной туман, захватывающий меня снаружи. Я не слышу голоса отца и просыпаюсь уже в собственном доме, сидя на диване в гостиной.
– Боже, Вэли, прошу тебя, скажи хоть что-то, – отец сидит на полу, смотря на меня снизу вверх, пытаясь уловить хоть малейшие признаки жизни. Его большие зеленые глаза окутывает страх, а густые брови чуть дергаются от нарастающего волнения. Руки папы дрожат, но что-то мне подсказывает, что это связано не только с моим эффектным появлением.
– Надо позвонить в больницу…Я сейчас… – он намеревается встать, но я быстро, не ожидая от себя подобного, ловлю его руку и своими окровавленными пальцами касаюсь костяшек его пальцев, сильно сжимая.
Наши взгляды встречаются. Я смотрю в такие родные глаза и вижу там отражение Кесси, отчего слезы вновь подступают к горлу, убивая последние остатки самообладания.
– Она…умерла, – одними губами произношу я, но отец меня понимает. Его передергивает как от мощного удара током, но я продолжаю сжимать его пальцы.
За пару секунд все лицо отца приняло серый оттенок. Он как будто постарел на пару лет и мне показалось, что в его густых волосах уже хозяйничает седина. Бледные губы задрожали, и вот по его щеке катится первая слеза, вскоре находя себе пару. Да, он мог уйти от разговора или соврать мне, закрывая на все глаза, но в моем взгляде была та осознанность, которая покинула меня пару месяцев назад. И этот сильный и высокий мужчина с улыбающимися морщинками между глаз, с теплыми и сильными руками, с накаченными от велоспорта ногами и почти всегда с прямой осанкой, сдался. Вот так просто, без громких фраз и речей, он, закрыв ладонями лицо, как это уже не раз за сегодня делала я, сидел передо мной и пытался сдержать рыдания. Его грудь вздымалась так часто, что я невольно начала задыхаться сама. Моя рука по-прежнему сжимала его пальцы, и я ощутила чужие слезы, сжимая ладонь отца до посинения.