Игра. Достоевский

Кроме внешности внушительно-строгой, этот англичанин не отличался ничем, но одного взгляда было довольно, чтобы понять, что именно лорд играл за этим столом какую-то особенную, соблазнительную и всех распалявшую роль, вероятно, холодной медлительностью и, уж конечно, невероятным везением, что нетрудно было определить по нескольким свёрткам и ровным оклеенным пачкам банкнот, которые так и сгрудились в явном излишестве перед ним.

Ни малейшей чертой не изменившись в лице, почти не взглянув, лорд невозмутимо двинул на красное столбик монет, которые покачнулись и рассыпались с мягким стуком, маслянисто блестя, и, вовсе не глядя на них, брезгливо вытер сухие холёные руки белоснежным платком.

Фёдор Михайлович было рванулся тотчас поставить на красную, видя, что лорду крупно везло и что выигрыш был бы большой, но тут же властно одёрнул себя. Он убедился давно, что каждый выигрыш сам по себе абсолютно случаен и что поймать этот случай возможно лишь долгим, мучительным, но упорным терпением, и продолжал неподвижно стоять с окаменевшим лицом, на котором жили, сосредоточенно, хищно, только глаза.

Он с трудом, не делая ставки, дождался сухого негромкого вскрика крупье:

— Ставка сделана! Нет игры!

Колесо завертелось бесшумно, шарик помчался, слабо стуча. Все глаза вонзились в одну эту светлую, часто мелькавшую точку. Он увидел, безразличный к исходу этого круга, что ни для кого здесь больше не было нравственных норм и запретов, что жажда денег, сотен и тысяч, опьянила, опустошив, одинаково всех и что они могли бы в эту минуту позволить себе решительно всё.

Противно и гадко стало ему, но он хорошо понимал, что иные чувства здесь невозможны, и больше не позволял себе думать о нравственности или безнравственности того, что сжигало его и других.

Он должен был выиграть, несмотря ни на что, и от этого было противно до ужаса, порывалось бежать без оглядки, а суженные глаза не отрывались от юркого шарика, точно толкая его.

Выигрыш выпал на красное.

Невозмутимый крупье одним привычным ловким движением двинул к лорду новый столбик монет, и тот принял их, не изменившись в лице.

Костяная лопатка неторопливо собрала проигравшие ставки, снова очистив поле для битвы страстей, и сухой голос негромко, но ясно сказал:

— Делайте ставки, мадам и мсье!

Приподнимая монету, тут же опуская их одну за другой, одним движением пройдясь от низа до самого верха, так что они перелились упруго и мягко, лорд снова равнодушно поставил на красное, и тут же лысенький старичок с толстеньким розовым личиком, с завистью проводив этот столбик монет, каким-то мышиным движением поставил на красное несколько гульденов, рискуя ими, может быть, для того, чтобы выиграть себе на обед.

Одна ставка лорда кормила бы десяток таких старичков, которые жили рулеткой, всю неделю, если не две, и они завидовали этому богачу, но завидовали не столько деньгам, хотя бы большим, сколько привалившей удаче. Всю свою долгую однообразную жизнь они угрюмо, с фанатической верой ждали её, не отходя от стола, не в состоянии крупно рискнуть, расчётливо пробуя мелкие ставки, и остальные два старичка тоже бросили по три монетки на красное.

Француз важно задумался и пропустил.

Какой-то толстяк с потным лицом и окладистой бородой дрожащими красными пальцами сунул свою ставку на чёрное.

Но — вышел ноль.

Лопатка неторопливо очистила поле.

Фёдор Михайлович стоял неподвижно, часто вздрагивая всем напрягшимся телом, словно от сильного холода, с неудержимой страстью и зоркостью следя за игрой. Все посторонние мысли вылетели из головы. Он больше не помнил ни статей, ни романов. Ему больше не было жаль одинокого, усталого Гончарова. Даже светлое имя Белинского стёрлось из памяти. Он больше не собирался кричать, что гниём, что не хлебом единым жив человек, и веры не осталось в нём самом ни во что, кроме, наверное, измученной веры в удачу.

Напряжение всё нарастало. Каждую минуту он готов был решиться на ставку, но выигрыши по-прежнему, по его мнению, падали хаотично, и нельзя было хоть за что-нибудь зацепиться, чтобы хоть чем-нибудь оправдать свой отчаянный риск, а пробовать он не умел и уже не имел на то денег, и он последним усилием воли подавлял в себе эту слишком небезобидную страсть игрока, так что невольно скрипели сжатые зубы и тревожно звенело в ушах, но он всё-таки ждал, всё-таки ждал, чуть не безумно надеясь поймать этот свой единственный шанс.

Старичок с толстеньким розовым личиком уже выиграл свой не очень сытный обед и тихо исчез. Француз, заложив одну руку за борт сюртука, проставлял последние деньги. Какая-то полная мать, с короткой вуалькой и в кринолине, подвела невинную дочь, в розовом платьице с бантом, которой едва ли было тринадцать, и тонкие детские пальчики несмело уронили монетку. Игра английского лорда шла переменно, чередуя проигрыш с выигрышем, и английские жирные деньги не убывали, точно были неисчерпаемы или неприкосновенны. Толпа зевак становилась всё гуще.

Вдруг он уловил перемену в игре. В ударах наметилась странная очерёдность, а он по долгому опыту знал, что подобная очерёдность случается слишком нечасто, что продлится она много-много какой-нибудь час, даже скорее всего меньше, сорок, тридцать, двадцать минут и, вероятно, не повторится уже никогда, но вот она проявилась, и надо решительно ставить, больше не рассчитывая, не думая ни о чём, не страшась спустить всё до нитки.

Он тотчас весь изменился. Неподвижность исчезла с лица, оно ожило, разгорелось, задвигалось, глаза вспыхнули ярким лихорадочным блеском, руки задрожали от нетерпения, как у всех, кто играл. Он швырнул половину того, что имел, на первые числа.

Время застыло, не двигаясь с места. Металл скрежетал о металл, а юркий шарик всё медлил и медлил.

Но наконец!

Он выиграл, тут же передвинул все деньги на средние числа и выиграл два раза подряд.

Что-то неясное властно подсказало ему, он остановился, пропустил и, уловив опять властный зов, сунул всю кучу на последние числа и ещё четыре раза удваивал свой капитал.

Перед ним выросла горка монет и банкнот, и он должен, должен был уходить, но при виде этих несчитанных денег его охватил безумный азарт игрока, а он знал, как ничтожно мала вероятность повторения случайно выпавшей комбинации, знал, что настоящий игрок всегда уходит после первого хорошего выигрыша, чтобы не сглазить ревнивой удачи, он знал, что проигрывают именно те, у которых не хватает силы духа остановиться в нужный момент, он знал, что за эту роковую черту переходят одни дураки, но ему было слишком мало обыкновенного выигрыша, ему не терпелось при этом ещё испытать неласковую судьбу, властно одержать наконец победу над ней, зажать её в кулаке, и он снова поставил без счета на первые числа.

Первые числа не вышли пять раз, видимо разоряя его. Столбики рассыпались один за другим, уплывая от него, маслянисто блестя, и костяная лопатка, точно рука, отгребала их к банкомёту.

В нём смутно вспыхнуло ощущение непоправимой, чудовищной катастрофы, и он всё порывался уйти и снова упрямо ставил на первые числа, переложив часть выигрыша на всякий случай в карман, застегнувшись, переступая, отгоняя растущее чувство тревоги, и упрямо ставил опять.

Этот шарик явно глумился над ним. Лорд хладнокровно ставил на красное, и красное выходило без перерыва несколько раз. Растрёпанный, красный француз ставил угодливо рядом, каждый раз урывая по крохам чужую удачу. Старички, взяв по две ставки подряд, исчезли вслед за своим постоянным партнёром. Рыжая борода угрюмо бросала деньги на чёрное. Над столом сновали бледные липкие руки.