Играем в 'Спринт'

Пустая затея: Герась обладал толстой кожей - булавочные уколы на него не действовали. Он втиснул свои пудовые кулаки в карманы шортов, прошелся, обживая пространство, отчего в кухне сразу стало и тесно и неуютно.

– А ты времени зря не терял.
– Он показал на оставшуюся неубранной постель.
– Неплохо устроился, а?

Меня так и подмывало поставить его на место, но я не мешал ему высказаться, ибо не сомневался, что немного погодя обо всем увиденном и примерно в тех же выражениях он доложит тому, по чьей указке здесь находился.

– Она девочка что надо, аппетитная. Не гляди, что худенькая. Последовал игривый жест и кивок в мой адрес.

– Везет же некоторым...

– Меньше суй нос в чужие постели - повезет и тебе.

Нарывчики на его лице предательски побагровели. Не иначе как я ненароком задел больное место.

– Ты по делу или как?

– Да вот шел мимо, вспомнил про тебя. Дай, думаю, загляну. Ты ж говорил, что у Кузи остановишься.

– Ну заглянул. Дальше что?

Герась пропустил мою реплику мимо ушей.

– Чаи гоняешь?

– А ты против?

– Да нет... Может, угостишь?

– Перебьешься.

Мне не было жалко чая. Да и ему он был ни к чему. Просто шло взаимное прощупывание: он хотел убедиться, что я по-прежнему нуждаюсь в его услугах, а я намеревался внушить, что стремление к контакту с моей стороны не столь уж велико.

– Перебьешься, - повторил я.

– Что-то ты сегодня больно суровый, - насторожился он.
– К чему бы это?

– Все к тому же. Давай ближе к делу. А нет - проваливай. Нечего из себя козырного туза корчить.

В компании мальчиков, которыми верховодил на толчке, Герась, понятное дело, привык к более почтительному обращению и теперь, обескураженный холодным приемом, перебирал в уме инструкции, полученные от хозяина. То, что он всего лишь марионетка, действиями которой управляют на расстоянии, уже не вызывало у меня сомнений. Доказательством тому был вчерашний обыск.

– Слушай, - выдавил он после глубокого раздумья, - да ты никак нашел, что искал?

– Не твоя забота.
– Важно было не перегнуть палку, она и без того угрожающе потрескивала.
– С вами найдешь, только языками трепать умеете.

У него внутри что-то сработало, точно кассовый аппарат выдал чек на покупку, и он малость приободрился:

– Не нашел?

– Я этого не говорил.

Однако Герась предпочитал обходиться без дипломатических тонкостей:

– Не финти, отвечай прямо: нужен тебе покупатель или нет?

– Ну, допустим, нужен.

– А без "допустим"?

– Нужен.

– Тогда собирайся, - тоном, не допускающим возражений, сказал он. Да поживей. Там разберемся.

* * *

– Одну минуточку, молодые люди!
– Давешняя старушка, дремавшая у медицинских весов, завидев нас, встрепенулась и помахала зажатыми в кулачке лотерейными билетами.
– Не желаете приобрести? Через неделю тираж!

Герась на ходу выудил из кармана горсть мелочи и остановился, отсчитывая монеты:

– Давай, бабка, авось у тебя рука легкая.

– Легкая, легкая, - согласно закивала старушка, протягивая сложенные веером билеты.

Герась, зажмурившись, вытянул наугад три штуки.

– А ты ж чего, сынок?
– спросила она и посмотрела поверх допотопных очков молодыми не по возрасту глазами.

– Бери. Или снова торопишься?

– Тороплюсь, бабушка, - сказал я.
– В другой раз непременно возьму.

– Пошли, пошли, кончай трепаться.
– Герась спрятал билеты в карман. Опаздываем.

Мы в темпе отмахали три квартала и свернули в безлюдный переулок, полого спускающийся к набережной. Он был нешироким, почти лишенным растительности. В просвете между крайними домами виднелась пепельно-серая полоска моря.

– Далеко еще?
– спросил я.

– Уже пришли, - сказал Герась и направился к бару "Страус", вывеска которого висела поперек тротуара.

Он уверенно распахнул тяжелую дверь с медными поперечными полосами, с висевшей на гвозде трафареткой "Закрыто" и пропустил меня вперед.

В прохладном помещении мягко жужжал вентилятор. День стоял пасмурный, и внутри было сумрачно. Даже темно. Свет горел лишь в противоположном от входа углу. Там, на расположенных позади стойки полках, красовались сигаретные блоки, всевозможные вымпелы, пластинки, портреты эстрадных звезд - короче, целый иконостас для молящихся на подобные культовые причиндалы, а вместо лампадки горел розовый фонарь, освещавший многоярусную батарею разнокалиберных бутылок.

Под Герасем взвизгнуло обтянутое кожей сиденье. На этот звук, раздвинув бамбуковую занавеску, вышел худощавый парень в полосатой майке и широченных, усыпанных звездами подтяжках.

– Как дела, Витек?
– приветствовал его Герась.

– О'кэй, - односложно ответил тот, пережевывая жевательную резинку.

– Клиента вот привел - наш кадр. Знакомься...

Витек бросил мимолетный взгляд, и я понял, что с этой секунды моя долговязая фигура, лицо, включая форму носа и разрез глаз, прочно отпечатались в его памяти. Что ж, будем считать, знакомство состоялось - я ведь тоже на память не жалуюсь.

– Мы не опоздали?

Бармен вопросу не удивился - надо полагать, знал, зачем мы пришли и кто нам нужен.

– Придется подождать, - сказал он, жестом приглашая меня сесть на высокий, обитый красной кожей табурет.
– Вам кофе?

– Да, покрепче, - сказал Герась.
– Чтоб с пенкой.

– И бутерброд с ветчиной, - добавил я, различив в полутьме поднос с едой.
– Можно два.

Витек, не переставая двигать челюстями, поколдовал над кофеваркой, поставил перед нами чашечки величиной с наперсток, два стакана с водой и блюдце с бутербродами, после чего удалился, прошелестев бамбуковой занавеской.

– Музыку вруби!
– крикнул вдогонку Герась.

Витек не откликнулся, но немного погодя из невидимых колонок заструился высокий медоточивый голос Демиса Русоса. Он, как водится, пел о солнце, о море, о неземной любви к красавице Афродите.

– Годится, - одобрил мой спутник и небрежно кинул на стойку пачку с золотым тиснением.
– Кури.

Я отказался.

– Это же "Данхил", чудик!
– поднял он брови.
– Такие в магазине не купишь.

– Не имеет значения. Бросил.
– Я принялся за декорированный петрушкой ломтик ветчины.