Игрок

Чертовщина какая-то, зачем я вынуждаю Жен перейти работать в наш центр? Что это мне даст? Я будто пытаюсь пересадить ее из одной клетки в другую, чтобы держать поближе, ходить и любоваться, чтобы знать, где она, с кем и когда. Я хочу контроля над ее жизнью. Но, возможно, это страшный обман, потому что сегодня мне нужно нечто совсем не абстрактное.

Сделав заказ, она поднимается со своего места, одергивает юбку и, извинившись, уходит, а я вынуждаю себя не смотреть в сторону эталонных каблуков и провокационных черных линий во всю длину ног. Черт подери эту девчонку, все в ней так двусмысленно и неуместно. Вот за что мне, счастливо женатому мужчине, досталась юная, хорошенькая и смышленая сиделка, да еще и заочно обиженная? Даже слепота не помогла избежать этой ловушки. А теперь, когда я выяснил, от какого зрелища меня берегло провидение, она заявляется на ужин в чулках со стрелками, узкой юбке и на каблуках, способных и святого совратить. А еще с отцом, при котором даже не насладишься видом! И хуже всего, что я вынужден вести разговоры о делах, внятно, связно и с полным осознанием ответственности за каждое слово. В висках начинает пульсировать боль.

— Жен не любит делиться со мной своими проблемами, поэтому пока ее нет, я спрошу: все настолько серьезно? — спрашивает Алекс, сбрасывая улыбку, точно вторую кожу.

— Учитывая обстоятельства, сейчас у Жен есть три варианта: выхаживать пациентов вроде меня, перейти в центр или уволиться и искать работу там, где ее возьмут. Я уверен, что в вашем госпитале для нее найдется местечко, но там к ней слишком особенное отношение. По поводу остальных больниц не уверен, ведь Павла Юрьевна отказалась давать Жен положительную характеристику. — Эти слова заставляют моего собеседника поджать губы. Мой доктор делает точно так же, когда недовольна. Неужели я успел это запомнить? Ах да, стоило Рашиду упомянуть обследование, как она скорчила именно такую гримаску. — И при этом, ее наставник — Андрей Капранов — переходит к нам в самое ближайшее время. Было бы логично взять их обоих, при том что труда это не составляет, — добиваю.

— Я вас понял, — задумчиво кивает Алекс.

— Я понимаю, что в прошлом у нас были разногласия, но вы не хуже меня знаете, в каком положении было исследование. И сейчас, когда центр уже достаточно твердо стоит на ногах, штат укомплектован, вовсю ведутся разговоры о возобновлении проектов по выращиванию сердечной мышцы…

— И вы это так запросто говорите, будто Рашид может использовать свои прошлые наработки, — умиляется Алекс.

— Мне прекрасно известны условия его прошлого контракта, но, помимо них, существует опыт, накопленные знания… Если бы речь шла о любом другом человеке, я бы не стал поднимать этот вопрос, но вас же результат, а не защита интеллектуальной собственности интересует, так почему бы не удвоить усилия? Рашид никогда не упоминал об этом, но, я так понимаю, его исследования были вовсе не единственными. Верно?

Алекс в ответ лишь загадочно и снисходительно улыбается. Думаю, после ухода Рашида он усилил меры секретности в разы, но я и не выпытываю информацию, не вру ему. Я пришел сюда только ради Жен. Хотя не стану возражать, если он посчитает иначе…

— А вы молодец, — вдруг сообщает Алекс. — Не представляете, насколько я счастлив видеть, что заговорить и обаять мою дочь вам не удалось.

На такой ответ я не рассчитывал…

— Что вы имеете в виду?

— Каждому отцу нравится думать, что его дочь не падет жертвой сладкоречивого незнакомца. Особенно, если он сам проделывал такие трюки тысячи раз.

В этот момент возвращается Жен, а я так и не услышал ответа. Видимо, несмотря на все упорство, с Александром Елисеевым мне в словесных баталиях не тягаться. Правила игры ему известны ничуть не хуже. Головная боль усиливается.

— Ну как, все, что мне не нужно знать, обсудить успели? — спрашивает Жен, раскладывая на коленях салфетку.

— Нет, родная. Декольте дамы справа было незаслуженно обделено вниманием, — без запинки отвечает Алекс, и Жен отвлекается на внушительный бюст нашей соседки, платье которой и впрямь сложно не заметить.

— Да-а, — многозначительно тянет Жен. — У нее отличный пластический хирург.

Она поворачивается ко мне, а я не могу стереть с лица улыбку. Кажется, только что выяснил, благодаря кому Жен ухитрилась найти общий язык с Капрановым.

За тем, как они уходят, я наблюдал сквозь окошко ресторана. Как отец открыл ей дверь и подал руку, помогая сесть в машину, как она разгладила юбку сзади, чтобы та не собиралась складками на сиденье. Я будто понял и прожил каждое слово из сказанных ею ранее. О том, что она не сможет простить обидчиков человека, который заботился и беспокоился о ней всегда. Это не просто слова — думаю, будь у каждого ребенка такие родители, мир бы стал несоизмеримо лучше и чище. Между Жен и Алексом существует некая ниточка доверия, с годами окрепшая. Такая может запутаться, но не порваться. Смотреть на них бесконечно приятно. Жаль только, что встреча не дала мне ответов на озвученные вопросы. Алекс сделал все для того, чтобы удержаться в рамках непринужденной беседы ни о чем, и я не знаю, чего ожидать.

Уже поздно, я не стал следить за временем, тем более что вечер оказался на удивление приятным. Наверное, не будь Рашида и противоречий, на которые я четыре года назад обрек нас всех, мы с Елисеевыми могли бы стать если не приятелями, то хорошими партнерами. По крайней мере я бы точно не отказался от сотрудничества с Алексом, но жизнь внесла свои коррективы. Кто бы мог подумать, что именно этим людям впервые удалось по-настоящему меня рассмешить.

Кажется я не радовался уже тысячу лет. Да что со мной такое? Какова причина? Теперь, когда я почти здоров, когда рядом мои родители и Вера, когда СМИ чествуют, точно национального спасителя, я должен быть счастливее всех. Я осознал, настолько эта жизнь ценна и прекрасна, и есть повод порадоваться, но, к сожалению, ничего подобного не чувствую. Я не просто увидел жизнь — я увидел ее в новом свете, каждую уродливую черточку. А потом, точно беспомощное растение, потянулся к людям, которые мне показались лучше остальных.

О, я не какой-нибудь помешанный маньяк, вовсе нет. Я не собираюсь преследовать Жен или что-то в этом духе, но, черт возьми, почему мне требуется тысяча предлогов и масса хитростей, чтобы взглянуть на нее еще раз, поговорить, если раньше она была рядом постоянно? Знаю, что поступаю неправильно, уже догадался, насколько скользкая дорожка впереди, но во мне что-то кардинально поменялось и к прошлому возвращаться уже не хочется. Даже больше: страшно…

Откидываюсь на спинку сиденья машины, закрываю глаза и вытираю о брюки вспотевшие ладони. Наверное, я дурак и загоняю себя в капкан, но ведь она стала мне другом. Помогла выкарабкаться и поверить, что все получится. Глупо, наверное, но я действительно боялся ослепнуть, потерять надежду, сдаться… Да уж, друг, благодаря которому я несколько часов подряд проклинал каждый день воздержания, предписанного мне врачами, и раз за разом переводил глаза на шикарное декольте путаны за соседним столиком, которое казалось удивительно безобидным.

Вернувшись домой, я стараюсь вести себя как можно тише, потому что мы немножко потеряли счет времени, и уже слишком поздно. Свет не включаю, чтобы не разбудить Веру. Она не сова и, должно быть, уже спит.

— Кирилл, это ты? Господи, почему так долго? — спрашивает она шепотом, появляясь в дверях спальни. — Я же переживала…

— Извини. Как приглашающая сторона, не мог уйти первым…

А еще не хотел. Совсем не хотел.

Она подходит ближе, кутаясь в белую вязаную шаль. Помогает мне снять пиджак, убрать трость. Ее волосы растрепаны, кожа такая светлая, будто светится. Вера очень красивая и ранимая, но в последнее время я об этом совсем не думаю. Вдруг внутри зарождается щемящее чувство близкой потери. Я так давно не смотрел на нее с восхищением, так давно ее не любил… Вера все чаще кажется мне привычкой, воспоминанием — сладким, ласкающим изнутри, но далеким. Я больше не разговариваю с ней по душам лежа в кровати, не делюсь новостями. Будто… не нужна она мне. Чувство вины придавливает точно прессом.

Так что не так с обломками здания? Приобрел я так что-то или потерял? Нашел себе новую компанию из врачей, а сам отталкиваю жену, потому что вообразил, будто наша жизнь фальшива. Брак на расстоянии, бизнес в приоритете, утехи на периферии… Я все это допустил, уронил нас до приспособленцев, покинув Германию, а теперь пострадал, посмотрел на людей, которые жизнь подставляли друг другу плечо, старались поступать правильно, забывая о желаниях, и решил, что хочу быть таким же, снова отодвинув собственный брак на второй план.

Жен не стоит соглашаться на эту работу, а я не буду настаивать снова… И пусть все останется как есть. У нее собственная жизнь, собственные правила и сложности, я не должен о ней беспокоиться, сам убедился, что за нее есть кому заступиться. Лучше подумать о своей семье.

Поддавшись необъяснимому порыву безумия, я хватаю Веру в объятия и крепко прижимаю к себе. Но этого мало, и я ищу ее губы. Она собиралась спать, не рассчитывала на жаркое проявление чувств и слабо сопротивляется, ссылаясь на докторов и мою усталость, но слово «пожалуйста» не просто так возведено в ранг волшебства. И вот уже Вера помогает мне добраться до спальни, тянет к кровати сама. Знаю, что рискую ее напугать, но, помилуйте, я слишком давно не прикасался к женщине. Страстно целую белоснежную кожу, оставляя на ней синяки, и ничего не могу с собой поделать. Сил на нежность не хватает. Или даже на то, чтобы снять одежду. Вере удается избавить меня только от галстука, а я уже вхожу в ее тело, до боли смыкая веки, утыкаясь носом в шею. Она вскрикивает и застывает, цепляющиеся за плечи пальцы рук слабеют.