Игрок

Кирилл

Мое утро начинается с изобилия запахов. Бекон, томаты… неизменные спутники омлета Веры, который заставляет меня ненавидеть весь мир. Клянусь, если врачи еще пару недель продержат меня на бессолевой диете, я съем их всех. По очереди. Знаете, что страшнее всего в изобилии ограничений? В том, что ты о них знаешь. Например раньше я ничего не имел против каш — любви, конечно, тоже не испытывал, однако и сказать, что на дух не переносил, не могу. А теперь именно ненавижу. Кашу, дольку грейпфрута и понижающий давление травяной чай. Именно таков завтрак мужчины в самом расцвете сил. А я еще мечтал выбраться из больницы, чтобы начать нормально питаться…

Пока ищу халат, замечаю, что на часах уже десять. Невероятно. Болезнь превратила меня в вынужденного лентяя, ненавижу ее за это. В лентяя, нытика и насильника. Последние два пункта заслуживают отдельного упоминания. Накидываю халат и с трудом поднимаюсь с кровати. Каждую ночь мои ноги деревенеют, будто и не было никакой терапии, и только к вечеру удается более или менее расходиться. Зря Вера убрала трость — та бы мне сейчас не помешала.

Цепляясь за все, что попадается по пути, выхожу в коридор и направляюсь в кухню. Что толку прятаться по ванным и кабинетам, если все равно придется посмотреть в лицо фактам? Если Вера собирается уехать, я должен заранее с ней поговорить, хотя бы попытаться объясниться. Однако с каждым шагом по направлению к кухне понимаю, что меня там ждет сюрприз. Вера поет под аккомпанемент потрескивающего на сковороде масла. Застываю на месте, не в состоянии поверить происходящему. Может быть это мама приехала, пока я спал? Да нет, не ее голос. Точно Вера. Только с чего ей петь, к тому же так весело, со всякими «туц-туц» и щелчками пальцев? Спешу сделать оставшиеся несколько шагов и заглядываю в двери. Оказывается, она еще и пританцовывает.

— Доброе утро, — говорю, даже не пытаясь скрыть удивление в голосе. — Смотрю, у тебя отличное настроение.

— Доброе.

Вера не оборачивается, но и занятие свое не прекращает. Стоит у плиты и вдохновенно крутит попой, облаченной в короткие джинсовые шорты, а тяжелые полы вязаной дырчатой кофты раскачиваются в такт движениям бедер. Внезапно она ловко снимает с плиты турку с кофе, не позволяя ему сбежать. Чуть улыбаюсь. Она относится к категории женщин, у которых никогда ничего не сбегает. Да и грош цена химику, который не в состоянии вовремя снять с газа пробирку. Помню, как удивлялся талантам Веры, учитывая, что сколько бы моя мама ни стояла около плиты, в «момент икс» отвлекается всегда.

По-прежнему пританцовывая, Вера идет к столу и наливает себе полную чашку кофе.

— Не завидуй, — смеется она, глядя на мое страдальческое выражение лица. — Тебе осталось терпеть совсем не долго.

Еще бы долго. Вчера я уже нарушил указания врачей. Точнее мне намекнули, что это не криминально, но, учитывая серьезность перенесенных операций, лучше повременить. Ну, повременили… Теперь, бунта ради, осталось разве что залезть в кондитерскую лавку и слопать весь шоколад.

— Вера, нужно поговорить.

— Нет, не нужно, — по серьезности моего тона она сразу понимает, о чем пойдет речь, но отмахивается. Значит, снова решила сделать вид, что все в порядке? Так не пойдет.

— Нужно, Вера! — мрачнею.

— Кирилл, садись. Разговор терпит, а еда остывает.

Она усаживается рядом и берет вилку. Ее омлет настолько аппетитный, что рот наполняется слюной. А вот каша совсем не вдохновляет, и грейпфрутов я теперь тоже буду избегать до конца жизни. Грустно смотрю в собственную тарелку.

— Господи, — вздыхает Вера. — Держи. — И подносит к моему рту вилку с частичкой ароматного омлета.

Так и живем. Там урвал кусочек пищи, тут — кусочек секса. Как не позавидовать Счастливчику?

Тем не менее заступив за черту правил, пусть и на самую капельку, — становится легче. Теперь можно и кашу съесть. За завтраком Вера на меня не смотрит — с серьезным видом копается в телефоне. Ей все время шлют имэйлы с работы, она постоянно кого-то консультирует, заполняет бумаги, помогает аспирантам в исследованиях. Проще говоря, Вера скучает по работе. Она здесь уже больше двух месяцев. Срок немалый, а если все это время еще и сидеть с мужем-калекой в четырех стенах, опасаясь его обидеть даже выходом в свет, то совсем пытка. Знаю, сам рвусь из квартиры куда угодно — то в больницу, то в центр, то к родителям. А у нее даже дел в России никаких. Она пыталась встречаться с нашими общими знакомыми, но те только и делали, что выражали сочувствие по поводу моего состояния. После третьего выхода в свет Вера сдалась.

— У тебя нет проблем с постдокторантурой?

— Нет, — улыбается Вера и откладывает телефон. — Да даже если не продлят грант, я не очень расстроюсь. Не первый год уже. И тогда меня бы ничто уже не удерживало от окончательного переезда в Россию.

Так, стоп… Еще раз и с самого начала…

— То есть ты не сердишься на меня за вчерашнее?

Я совершенно ничего не понимаю. При всей своей кажущейся юности и невинности Вера Рихтер отнюдь не невинная жертва, которую каждый желающий может обидеть. Не будь я в этом уверен на сто процентов — не оставил бы ее в Германии одну.

— Ну, — она несколько смущенно улыбается и опускает глаза в тарелку. — Кирилл, я уже не маленькая девочка, и даже не дурочка. Не ожидала, конечно, но понимаю. Правда. Мне даже немножко приятно. — У меня отвисает челюсть и чуть не выпадает из руки ложка. — Раньше ты никогда не вел себя со мной так. Не могу сказать, что в восторге, но то, что я тебя… волную… приятно. — Взглянув на меня, Вера вдруг закатывает глаза. Не знаю, что такого она увидела на моем лице — видимо, шок. — Послушай, после трагедии ты отдалился, я не тороплю тебя, каждый переживает горе по-своему, но я начала опасаться, что тебе все равно, есть ли я рядом. И только вчера поняла, что ошибалась.

Ее слова будто застревают во мне: я не знаю, что с ними делать. Не признаваться же, в конце концов, что на решительный шаг меня толкнули страх, сожаления и долгое воздержание.

— И ты сейчас говоришь мне, что у нас все хорошо? — спрашиваю хрипло.

— Я хочу сказать, что у нас все отлично, — улыбается она и тянется через стол, чтобы меня поцеловать, но раздается телефонный звонок. Это мой мобильный, причем скрывающийся в недрах квартиры. — Сиди, я принесу, — несколько разочарованно говорит Вера, касаясь моего плеча, и уходит, а потом кричит: — Кирилл, а почему тебе звонит Алекс Елисеев? Разве у вас есть какие-то общие дела?

По коже пробегают мурашки, а что-то внутри нервно сжимается. Бросаю взгляд на часы. Десять двадцать. Алекс звонит мне, едва-едва выдержав нормы этикета. Это означает, что есть новости…

— Это по поводу исследований, — отвечаю, хотя внутри все леденеет. Я не хотел говорить Вере об Алексе. Или о его дочери. — Слушаю, — говорю в трубку, старательно избегая вопросительного взгляда жены, которая стоит над душой. Я бы охотно повернулся к ней спиной или ушел, но это бы вызвало еще больше подозрений.

— Доброе утро, Кирилл. Спешу сообщить, что ваши пожелания исполнены, и теперь очередь за вами. Очень советую поторопиться с открытием исследований.

Подождите, он серьезно пытается мне сказать, что уговорил Жен согласиться работать на Рашида? Как ему это удалось?

— Я правильно вас понял?

— Уверен, что правильно. А еще я уверен, что вы большой молодец и сделаете все, чтобы Жен была довольна и счастлива. Иначе я сам займусь урегулированием вопроса. Приятного дня.