Игрушка для драконов

— Не стой у порога. Время идёт, а количество желающих получить ответ не убывает.

Я заняла указанное место. Храмовница устроилась на стуле напротив и, переплетя пальцы, положила руки на деревянный стол, разделяющий нас.

Особого приглашения мне не требовалось, и я, разволновавшись, начала рассказывать о терзавших меня чувствах, хотя с самого начала планировала спросить совета, стоит ли мне последовать плану Ингвара.

Говорила я долго и путанно, попеременно то краснея, то дрожа от волнения. Храмовница опустила веки и сидела неподвижно, будто заснула. В тот момент я как раз рассказывала, что Ингвар считает, будто Драконы должны жениться только на дочерях себе подобных — сильфах.

— Как ты считаешь, почему в храмах Троединого нет его изображения? Почему никто не пытается вообразить, как он выглядит? — встрепенулась женщина, вперив в меня пытливый взгляд тёмных глаз.

Я опешила и смутилась. Разговор был совсем не об этом, да и теорией религии я не интересовалась, принимая любые правила как данность.

— Потому что одна раса не может быть лучше или чище другой, — ответила на свой собственный вопрос храмовница. — У нашего Бога нет единого образа. Троединый может быть Драконом, а в следующее полнолуние обернуться Волкодлаком, чтобы на исходе ночи творить волшебство, доступное лишь самым искусным Магам. Если бы наш Бог хотел, чтобы в Дольнем мире доминировала одна раса, то он бы рассуждал в точности как Драконы. Но они забыли, что ещё до них в этом мире царили Древние, ратовавшие за чистоту крови. Это их и сгубило.

— Полукровки Высших всегда сильнее своих родителей, — добавила храмовница после небольшой паузы. — Так что твой брак с Драконом угоден Троединому.

— Нет, я испытала в нём много горя. Больше незачем длить то, что не принесёт плодов, — горько ответила я, опустив голову.

Не обращая на мои слова внимания, женщина поднялась и достала из небольшой резной печи позади неё горшок с горящими углями. Длиной палкой поворошила их, взметнув искры. Я отшатнулась, боясь обжечься.

— В этом твоя проблема, — усмехнулась служительница, откинув волосы назад. — Ты не идёшь до конца. Будешь опасаться — не испытаешь счастья.

Бросив пригоршню сухой травы из мешочка, висевшего на поясе, на горящие угли. Она протянула его мне, предлагая сделать тоже самое.

— Если не боишься совета, которому надо последовать, — добавила она, усмехнувшись.

Я поборола робость и выполнила всё в точности, копируя действия женщины напротив. Угли зашипели, келью окутал сизый дым, который совсем не мешал дышать и не щипал глаза.

— Три пути, — сказала храмовница бесцветным голосом. Её рука вцепилась в мою, коротко стриженые ногти служительницы удлинились, а ладонь вытянулась, став похожей на лапу птицы. Я вздрогнула, но высвободить руку не решилась. — Уезжать — это первый. Тебя немедля выдадут замуж и разлучат с семьёй. Дальше я не вижу, это вотчина не моего Бога. Хотя я уверена, что муж будет тебя привечать.

Раздался сухой смешок, похожий на карканье:

— Остаться здесь — второй путь. С этой минуты ты будешь принадлежать храму и жить в нём. Пока не умрёшь. Славная, но сложная дорога для той, чьё сердце жаждет иного. И третий. Самый тяжёлый, если ты не готова бороться, и лёгкий, если, конечно, сможешь пережить осуждение и спокойно перенесёшь чужие страдания. Конец пути одного нередко знаменует начало долгой дороги другого.

Дым растаял, мою руку отпустили. Я сидела, одурманенная, пока не увидела, что храмовница с ловкостью хозяйки дома убирает горшок обратно в печь и закрывает заслонку. В руках женщины появилась тряпка, которой женщина вытерла стол от остатков копоти.

— Это всё, что Троединый может предложить тебе, — не глядя на меня, вымолвила женщина, отирая другим полотенцем пот со лба.

— Я не поняла про третий путь.

— Всё ты поняла или вскоре поймёшь. Если это то, о чём я думаю, то он должен являться тебе во сне. И грезиться наяву. Но самый лучший — не значит самый простой. За свой выбор надо бороться. Держи!

Она достала из кармана и протянула мне синий камень, висящий на шнурке.

— Бирюса, — пояснила женщина, поймав мой удивлённый взгляд. — Слеза другого мира. Когда-то наши предки пришли сюда через Портал, но это не значит, что чужая земля не может стать родной. Как и чужой мужчина. Носи и не снимай как знак приверженности Троединому. Но никому не говори о своём амулете и — особенно — при каких обстоятельствах получила его. Если уедешь из Илиодора, брось камень наотмашь на границе. Он найдёт нового хозяина.

С благоговением приняв подарок, я поцеловала тёплый камень. Он был настолько ярко голубым с единственной тёмной прожилкой, что я засомневалась, действительно ли природа создала такое чудо.

Я собиралась было поблагодарить храмовницу, но замешкалась. Слова благодарности застряли в горле, язык сделался тяжёлым и неповоротливым, а голова пустой. Кое-как спрятав кулон на груди, я попятилась к двери, чтобы выскользнуть в Главный зал. На обратном пути будет достаточно времени поразмыслить над тем, что я услышала в этой келье. Клара не посмеет лезть с расспросами.

— Погоди, а плата? — остановил меня грубый окрик. Я удивлённо вскинула голову: настолько голос был не похож на певучий тембр храмовницы.

Передо мной стоял мужчина с небольшой белой бородой. Ещё не старый, с короткими чёрными волосами и тёмными глазами, спрятанными под косматыми бровями.

— Да-да, сейчас, — пролепетала я, гадая куда делась служительница, указавшая мне на три пути. Келья оставалась прежней, догорали оплывшие свечи в тонконогих подставках, бросая тени на дубовый стол, похожий на те, что стоят в тавернах.

Я потянулась к поясу, где хранила кошель с деньгами.

— Нет! — глаза мужчины сердито сверкнули. — Выбери путь немедленно. Я сказал достаточно, чтобы принять решение.

Я растерялась, а сердце заколотилось в груди и висках. В горле запершило, но по взгляду мужчины я поняла, что медлить опасно. Голова закружилось, в нос ударил запах лаванды и хвои, перед глазами поплыла красная пелена.

— Третий, — просипела я, почти теряя сознание. И почему я назвала именно его? Неужели в моей жизни не хватало сложностей и передряг?

Прислонившись к твёрдой поверхности, я ощутила под пальцами гладкий холод мрамора. Кашель ушёл, и дышать стало значительно легче. Пелена рассеялась, я обнаружила, что стою в тёмной нише, держась за колонну.

Обойдя её, я вышла в Главный зал и зажмурилась от яркого света. Пару минут я пыталась унять головную боль, резанувшую по вискам. А когда глаза привыкли к свету, проникающему сквозь витражные стёкла, я стала осматриваться, в надежде найти Клару. Сколько времени меня не было? В любом случае, не ушла же она, бросив меня!

Серые фигуры в плащах и капюшонах, скрывающих лица, молчаливо скользили по залу или безмолвно сидели на низких скамейках, длинными бороздами вытянувшихся перед алтарем. Скорее угадав, чем узнав в одной из посетительниц помощницу Шилдса, я поспешила в дальний угол, куда не доставал свет. Клара давно должна была покинуть место у алтарного камня, и логично, что она, не захотев быть узнанной и привлечь ненужное внимание, присела на скамейку.

Накинув капюшон, я поспешила к Кларе и устроилась рядом. Мне было душно и отчаянно не хватало дневного света и свежего воздуха. Посмотрев на меня, Клара глазами указала на выход. Я кивнула и побрела за ней, надеясь, что выйду отсюда живой и невредимой.