Игрушка из Хиросимы

— Я искала тебя три дня. Врачи говорят, что теперь ты в состоянии рассказать, что с тобой произошло. Только не слишком напрягай горло, хорошо?

Бондарев поведал ей о своем ночном визите на фабрику, о совещании за окном, о нападении семерых громил в масках, о своем пробуждении в заброшенном здании и о том, как удалось раздобыть телефон. Когда рассказ закончился, японка долго сидела молча и неподвижно, как будто превратилась в восковую фигуру. Во время повествования тень то и дело пробегала по ее прекрасному лицу, а после того как Бондарев умолк, она так и осталась мрачной и подавленной. Бондарев попытался припомнить, в каких именно местах рассказа Мизуки хмурилась, но не сумел. Голова соображала плохо. Мысли ворочались в ней тяжело, как мельничные жернова.

И вообще рассказ утомил Бондарева. Он незаметно для себя задремал, а когда проснулся, за окнами была ночь. Мизуки никуда не делась. Она продолжала сидеть возле кровати в темно-синем платье, стилизованном под кимоно. Красные цветы на ткани напомнили Бондареву пятна крови. У стены топтался Наши с неизменной улыбкой на губах.

— Поезжай домой, — сказал Бондарев японке. — Тебе надо отдохнуть.

— Домой нужно тебе, — улыбнувшись, ответила она.

Идея ему понравилась. Он бы с удовольствием поменял больничную палату на апартаменты в жилище Мизуки. Даже на какой-нибудь захудалый чулан с циновкой на полу.

— Ну, что ты, — пробормотал он с притворным смущением. — Я не хочу тебя стеснять.

— Ты меня не понял, Константин, — медленно покачала головой Мизуки. — Тебе надо домой. К себе. В Россию.

— Нет, — решительно произнес Бондарев. — Не имею права. У меня приказ. Точнее, просьба, равносильная приказу.

— Я говорила с Юрием по телефону. Он тоже считает, что тебе пора возвращаться.

— Черта с два!

— Так надо. Юрий сказал, что теперь, когда Хозяева тебя вычислили, ты все равно не сможешь быть мне полезен.

— Они думают, что я покойник. Кстати, каким образом они появились на фабрике?

— Ты же знаешь, что все это время они охотились за тобой, — напомнила Мизуки. — И вот, наконец, настигли тебя в безлюдном месте. Выследили и напали. Этого не должно повториться.

— Не повторится, — пообещал Бондарев. — Впредь буду осторожнее.

— Нет, Константин. От Хозяев тебе не уйти. Слишком большая организация, слишком сильная. У них повсюду осведомители, даже в полиции. Ты — русский, и тут все против тебя. — Мизуки виновато развела руками, словно извиняясь за миллионы своих соотечественников.

— Не все, — упрямо возразил Бондарев. — Макимото, ты, тот человек, который меня приютил.

— Мы в меньшинстве. Ты ничего не сможешь здесь сделать, только умереть. Ты должен уехать. Завтра же.

— Сначала я должен разобраться с твоим управляющим.

Она увещевающе положила ладонь на его плечо:

— Он ни при чем. Я говорила с Хато по поводу нападения людей в масках. Он ничего не знает. Не видел и не слышал, что во дворе дерутся. У него было срочное совещание, потому что график поставок не должен сорваться.

— Он все видел и слышал, — буркнул Бондарев.

— Ты ошибаешься, Константин.

— Я точно знаю.

— Это уже не имеет значения, — произнесла Мизуки тусклым голосом и отвела взгляд в сторону. — Все решено. Завтра в девять часов утра ты вылетаешь в Москву. Отсюда есть прямой рейс. Врачи посоветовали доставить тебя на инвалидной коляске и…

— Почему не на носилках? — мрачно проговорил он.

— Хорошо, пусть будут носилки.

— Тогда, может быть, сразу в гробу?

— Глупая шутка. Она мне не нравится.

— А мне не нравится идея с отъездом, — заявил Бондарев. — А что если люди, устроившие взрыв, вернутся? Что, если на этот раз на воздух взлетит вся фабрика? Вместе с людьми?

— Это уже не твое дело! — воскликнула Мизуки не менее запальчиво. — Тебя прислали сюда по моей просьбе. Так вот, я отменяю вызов. Обращусь в полицию, пусть они разбираются.

— Как к этому отнесутся Хозяева северных территорий, ты подумала?

Ее лицо вытянулось, глаза забегали, как будто выискивая близкую опасность.

— При чем тут Хозяева? — произнесла она, пытаясь храбриться.

— При том, что эти ребята не бросают угрозы попусту.

— Это мое дело.

— Не только твое, — возразил Бондарев. — Когда я вспоминаю все, что произошло со мной здесь за последние дни, то считаю это и своим делом тоже. Ты попросила Борового о помощи, и он ее прислал. В моем лице. Но я свою работу не закончил. Поэтому я остаюсь, Мизуки. Даже не для того, чтобы помочь тебе, а потому, что хочу довести это дело до конца. Оно меня затронуло. Очень сильно затронуло. — Он криво усмехнулся. — Глубоко и болезненно.

— Даже не надейся, — покачала головой японка. — Завтра ты улетишь, даже если мне придется приказать слугам запихнуть тебя в самолет силком. Я так решила.

Она вскочила и направилась к двери. Окликнув ее, Бондарев поманил пальцем.

— О’кей, — произнес он, когда она склонилась над ним. — Ты победила. Завтра я покину ваш негостеприимный город. Попроси Наши привезти мои вещи, они у Кйоко. Но сейчас присядь и ответь на несколько моих вопросов. Я хочу кое-что выяснить, прежде чем удеру отсюда с поджатым хвостом.

Она села. Ее улыбка была вымученной, как будто она подчинялась насилию. Отчасти так оно и было.

Когда же Мизуки услышала вопросы, ее лицо исказилось, как от боли. Она вскочила со слезами на глазах и срывающимся голосом выкрикнула:

— Я не знаю ответов! И не хочу знать! Ты на ложном пути, Константин. Кроме того, тебе незачем копаться в этом перед отъездом.

С этими словами Мизуки выскочила из палаты.

Бондарев закрыл глаза, твердо зная, что никуда не полетит завтра утром, потому что он находился не на ложном, а на правильном пути. И этот путь, если пройти по нему до конца, должен привести Бондарева к одному из самых кровавых преступлений в истории человечества.

А заодно, и к его собственной смерти.

21

В десять часов вечера в палату заглянул улыбчивый здоровяк Наши и осторожно поставил возле кровати сумку Бондарева. Майор притворился спящим. У него не было сил на ответную улыбку или изъявления благодарности.

Около полуночи дежурный врач и медсестра отключили его от капельницы и пожелали ему доброй ночи. Скривившись, он пожаловался, что не может уснуть. Ему предложили снотворного, но он попросил обезболивающее и был вознагражден уколом.