Игрушка жестокого шейха

– Поедим? Мне кусок в горло не полезет.

– До завтра другой еды не будет. Так что придется затолкать в себя то, что принесут. Ты не в отеле, Маша. Подстраивайся.

Она подводит смуглую девушку к одной из кроватей и помогает сесть на край. Та охает, но не жалуется.

Я присаживаюсь на подушку рядом с ней, а Алина отходит в сторону, чтобы о чем-то поговорить с плачущей девушкой.

– Как тебя зовут? – спрашиваю смуглянку.

– Зачем тебе знать? Я же сказала ни с кем не дружить, – цедит она и зажмуривается от боли.

– Просто назови имя.

– Тамалу, – произносит она, кривясь.

– Какое красивое имя, – отзываюсь. – Ты отсюда родом?

– Я из берберов.

– А кто такие эти берберы? – спрашиваю.

– Слушай, мне больно говорить и двигаться. Отвали, а?

– Прости.

– Давай обработаем рану, – говорит Алина и присаживается на вторую подушку, открывая небольшую коробку с лекарствами.

– Черт подери, лучше бы я умерла, – цедит Тамалу.

– Не говори так, это счастье, что мы выжили. Значит высшие силы помогают нам.

Тамалу впивается в мое лицо яростным взглядом.

– Это значит только то, что мы выйдем на арену на следующей неделе.

Глава 6

Тамалу шипит, когда Алина обрабатывает ее рану.

– Полегче, – цедит и дергает рукой.

– Надо зашивать, – игнорируя замечание Тамалу, произносит Алина. – Давай, Маш.

– Господи, ну почему я? – бубню, но достаю из аптечки степлер для сшивания кожи. Иглы с ниткой в чемоданчике не оказалось. – Я не умею этим пользоваться.

– Здесь есть инструкция.

Следующие полчаса мы занимаемся тем, что разбираемся, как работает степлер. А потом под подвывания Тамалу сшиваем ее рану и накладываем повязку. Она уже совсем бледная. Губы пересохли, все тело покрыто мелкими бисеринками пота.

– Надо замотать в пленку, чтобы сходить в душ, – говорит Алина.

Как только мы обматываем руку Тамалу пленкой, напоминающей пищевую, в комнату заходит охранник, который ставит огромный поднос в зоне с подушками и низким столиком.

– Идем, надо поесть, – говорит Алина.

– Не могу, – отзывается Тамалу. – Меня тошнит.

– Ты же знаешь, что до завтра другой еды не будет. Давай, поднимайся.

Мы помогаем ей встать и доводим до подушек. Девушка, которая до этого рыдала, бледной тенью тянется к столику. Наконец мы усаживаемся и вяло жуем практически безвкусную еду. Я знаю, что она напичкана восточными пряностями, но сейчас я их не чувствую. Такое ощущение, что жую тофу.

С горем пополам нам удается поесть, а потом мы идем в душ. Горячие струи немного возвращают вкус к жизни. Только он теперь горький. Как будто цвета вокруг поблекли. Еда утратила вкус. Зрение размылось. А рассудок постепенно затягивает туманом.

После душа я выбираю себе кровать через одну от Тамалу, потому что та, что между нами, занята, а на следующей от нее отдыхает Алина.

Укрывшись жестким расшитым покрывалом, закрываю глаза. Едва успокоившееся сердце разгоняется и колотится так сильно, что не дает нормально дышать. Перед глазами окровавленные тела ни в чем неповинных девушек, убитых на потеху ублюдкам, сидящим на трибунах.

Вздрагиваю, когда слышу, как распахивается дверь. Открыв глаза, приподнимаюсь и смотрю на девушек, которых забрали танцевать для этих животных с трибун. Мой рот приоткрывается от ужаса. Девушки голые, побитые, на коже засохшие струйки крови. Что эти твари с ними делали? Они всхлипывают и дрожат, обнимая себя за плечи. А охранники, совсем не нежно толкая их, ведут в душ.

– Спи, Мария, – говорит мрачным голосом Тамалу. – Надо набираться сил. Ты еще и не такое здесь можешь увидеть.

– О чем ты?

– Спи, я говорю. Будешь лезть со своей помощью, в следующий раз пойдешь танцевать вместо них, – шепчет она. – Тут уже были помощницы. Умерли раньше своих подопечных. Спи.

Ночь проходит ужасно тяжело. После душа девушек, которые танцевали, заставляют поесть. Они отказываются, но охранники отвешивают звонкие пощечины, и девушкам приходится съесть все, что те принесли. После того, как эти сволочи уходят, забрав с собой пустую посуду, одну из девушек долго тошнит в туалете. Потом они до самого утра всхлипывают.

А утром нас всех выгоняют на арену наводить там порядок. Нам приходится сгребать пропитанный кровью песок, который затем выносят и заменяют чистым. После мы поднимаемся в ложи, чтобы убраться и там. Оттирать пятна крови, вычищать диваны, подушки и вымывать стеклянные балюстрады. Пока охранники не видят, мы с Алиной заставляем Тамалу сидеть на подушках и отдыхать. Она бледная и еле стоит на ногах.

Так проходит целая неделя, пока не наступает ужасный день. С утра нам объявляют, что вечером состоится игра. После этого в комнату сгоняют около пятнадцати новых девушек. Они напуганы. Не понимают, куда попали. А мне даже не хочется их утешать. Потому что если начну с ними сближаться, а после они умрут, я, наверное, сойду с ума.

– Уже не хочется знакомиться? – спрашивает Тамалу, бросая на меня взгляд. Мы обе сидим на своих кроватях и смотрим на новых девушек. Качаю головой. – Я предупреждала. Но ты, кажется, упертая.

– Это так ужасно, – отзываюсь, игнорируя ее замечание. – Они могут не пережить этот вечер.

– Ну ты и идиотка, Мария, – качает головой. – Думай о том, что сегодня ты сама можешь умереть. Что тебе за дело до незнакомых девушек?

Я понимаю, что она права. Но в то же время…

– А ты не думала, что было бы с тобой, если бы мы не объединились? Сама ты не достала бы до факела, не зашила бы себе руку.

– Знаешь, лучше бы я сдохла еще на прошлой неделе. Потому что целый день с ужасом ожидать, что еще для нас приготовили эти ублюдки, тяжелее.

Тамалу ложится и поворачивается спиной ко мне, прерывая разговор.

Чем ближе вечер, тем сильнее нарастает напряжение. Все мы, кто уже участвовал в игре, становимся все молчаливее и бледнее. Бросаем опасливые взгляды на новоприбывших, а они – на нас испуганные.

Когда дверь с грохотом открывается, мне кажется, мое тело превращается в камень. Каждая мышца напрягается так сильно, что тяжело двигаться.

– На выход! – рявкает охранник, и в комнату заходят еще двое.

Все повторяется. Плач, мольбы, кто-то падает в ноги охранников. А мы, кто участвовал в прошлой игре, обреченно плетемся на выход. Потому что уже знаем, что все равно окажемся на арене.

Когда я уже выхожу в коридор, вздрагиваю от звука выстрела за спиной. Оборачиваюсь и вижу распластавшееся на полу женское тело, под которым расползается лужа крови. Глаза наполняются слезами, а внутренности начинают дребезжать. Опять крики и стенания. Кого-то рвет прямо на пол. Но теперь девушки охотнее покидают комнату.