Игры без чести

16

В реанимации Славка провел десять дней. По дикому стечению обстоятельств, легенда, не раз нашептанная Вадиком в пылу похоти, как пароль, переходящий в прелюдию, вдруг материализовалась с его единственным другом. Наверное, в тот миг, когда Славка в лучших традициях жанра — среди задымленного неонового полумрака, среди извивающихся тел, в нервных выстрелах и вспышках стробоскопа будто двигался вместе с ними, а сам при этом стоял на месте… — наверное, тогда он и впрямь максимально приблизился к черному лоснящемуся дракону, олицетворяющему любовь и смерть. Вокруг была абсолютная пустота, все эти лица — праздная толпа, красивые обеспеченные мужчины и женщины — будто клеймены особым «фуршетным» выражением: самодовольные улыбки, уже неощутимые. Закушенные губы, когда, переливаясь в полумраке поблескивающими формами — плоские животы, сложенные на латинский манер в застывшем щелчке смуглые пальцы с акриловыми ногтями, — приседают, слегка оттопырив попу, посверкивают специальным спреем с блестками, прядь закрывает пол-лица… Весь мир был у его ног. Из-за освещенного неоном столика, с красного кожаного дивана ему махал кто-то в белом костюме и темных очках, там же сидели, набычившись, кивая в такт движениям девочек, два полулысых нувориша лет сорока пяти и их жены, какие-то и не люди уже с налитыми силиконом рыбьими губами, все в черном, с золотыми цепями и браслетами, почти жалкие, когда пытаются сохранить красивую походку в сапожках на высоченных металлических шпильках, и при этом предательски торчат грушеобразные попы. Но эти-то понятно, это здесь так, а вот толпа в «Министри оф Саунд» в Лондоне или любом другом клубе за границей уже другая, имеет более вменяемый вид, но ведь и там тоже тоска… Музыка гремела, диджей, придерживая одной рукой наушник, другой размахивал, сохраняя глубокомысленное выражение лица, полуприкрыв глаза. Девицы на круглых тумбочках в костюмах стюардесс секс-авиалиний извивались в каком-то одном и том же танце уже, наверное, десятую композицию подряд. Их потом заменят другие, и ближе к двум ночи они начнут поливать друг друга минералкой и делать вид, что целуются. Славка стоял почти в центре танцпола в какой-то тяжелой прострации. Весь мир у его ног. Он вернулся сегодня из Вены, где заключил очень хороший контракт, а еще играл в гольф. Здесь тоже хотят научится играть в гольф и в поло, но им еще нужно до конца разобраться с боулингом. Боулинг — в этом слове столько жлоб-гламура… У представителей среднего класса считается хорошим тоном, делясь воспоминаниями о выходных, сообщить, что были в боулинге. Хотя ведь совсем недавно в Москве долларовые миллионеры назначали встречи в «Макдоналдсе».

А вот и его подружка Оля — лицо как лилия, удивительно длинная шея, длинные руки, прямые темные волосы, лицо умное, потому что присутствует немножко самоиронии, смотрит на него из-за квадратных плеч какого-то иностранца. Она — как бы сливки общества, свободная художница, но на самом деле проститутка. Стробоскопы лупят, крутятся вьюгой неоновые блики, но ее глаз, неотрывно смотрящий на него призывно-насмешливо, не исчезает никуда.

Славка вернулся из Вены, где был в общем-то верен своей женщине. Хорошей женщине, которую он обидел сегодня совершенно зря. То есть обидел он ее намного раньше, но об этом потом…

Какие-то люди, успешные и красивые, как демоны, извиваясь в полумраке, проскальзывали мимо, касаясь приветственными жестами, улыбаясь довольными улыбками и даже, кажется, чавкая (усиливая аналогию с рекламой американской жвачки).

— Хеллоу, кроссавчег!

Есть такая уж совсем инопланетная категория молодых, здоровых и успешных людей. Они эрудированны, у них прекрасные манеры и большое будущее — это Дети. «Золотая молодежь» уже не в тему, видятся какие-то раздолбайского вида стиляги. Они же, эти новые выросшие Дети, вполне скромны, просты и приятны в общении, у них есть обязанности, как учеба, например, они читают модные книги, знают, кто такие оба Мураками (вернее трое — есть еще и плавучее кафе недалеко от «Ривера»), Павич с Бегбедером, Дмитрий Быков, Алексей Иванов, и любят мюзиклы вроде «Чикаго».

Дэн был именно таким мальчиком — в джинсах, пиджачке, со шнурочком на шее, волосы уложены в «Де Санж» и милый такой, открытый, приветливый. Истинные интеллигенты, Дети благородных кровей, имеющие положение в обществе и достаток от рождения, а не в результате постельных интриг, презирают спесивых, не умеющих социализироваться нуворишей своего же возраста, хотя дружат с ними и целуются при встрече.

— Дэн, мне нужен фен.

Они отошли к одной из барных стоек. Дэн рассеянно улыбался, глядя куда-то в толпу на знакомых. В одной руке огромный бокал мохито, в другой (кажется, все-таки с маникюром) — сигарета.

— Тебе? — и улыбается, улыбается и машет, блин. Еще они любят ходить в кино, отдыхая от мюзиклов и Мураками. На мультики.

— Мне. Единицу.

— Единица — это много для тебя, Славик.

Он залпом выпил синий, в стопочке «камикадзе».

— Давай единицу.

Все с тем же беспечным выражением лица Дэн извлек откуда-то и, особо не спеша, сунул ему пакетик с порошком.

— Двести двадцать пять гривен, тебе, как другу.

Славка сунул ему три сотни и пошел в туалет.

Один грамм барбитуратного фена нужно размять каким-то твердым предметом, например кредиткой. Это рыжеватое кристаллическое вещество. Потом разбить на дорожки, как показывают в кино, на гладкой поверхности, и вдыхать через трубочку. Трубочкой может послужить и купюра, правда, после такой службы она сильно «светится» под ультрафиолетом. Наркотик начинает действовать не сразу, а, как всякое лекарство, где-то минут через пятнадцать. Хорошо выпить много теплого чая или мате — он разгоняет кровь, так приятнее.

Потом был миг, когда, уже будто приподнятый над землей, уже будто фосфоресцирующий, полный космической энергии и не совсем принадлежащий этому миру, Славка выпил еще «камикадзе» и, положив под язык марку, сполз в блаженстве под барную стойку. Ему было очень хорошо, когда кто-то весьма профессионально прокалывал ему язык булавкой, чтобы не западал. Наверное, находясь в синтетической прострации, ты как бы переносишься по ту сторону жизненного зазеркалья, ведь вполне может быть, что во вселенной существует больше основных семи цветов, больше семи нот и что-то, помимо неизмеримого, но имеющего границы спектра ощущений, и именно там, отделившись от тела, душа познает все параллельное и запредельное, бесконечно далекое от земной физиологии.

Друзья вызвали правильную «неотложку», и его поместили в дружественную больницу, где не раз оказывались с подобными передозами. Первые несколько дней Славка выглядел ужасно — на искусственной вентиляции легких, с приклеенной к лицу трубкой, из-под которой на подушку сочилась пена. Были серьезные проблемы с печенью, поэтому он весь пожелтел, лицо отекло, особенно веки.

Те же друзья проявляли всяческую заботу, безвозмездно оплачивая уход и внимание медперсонала. Зоя Михайловна к тому времени жила в Кракове, в собственной квартире, как и мечтала, и хотя ничего не знала о случившемся, в эти дни мучилась давлением и бессонницей.

Когда он пришел в себя, рядом сидел Вадик — в неизменной красной рубашке с золотыми запонками, в приталенном черном пиджачке, расстегнутом так, что виднелась атласная подкладка, лупоглазый, кудрявый, лицо рябое от прыщавой юности. Как же приятно было его увидеть! — Велкам бэк, чувак, — сказал он, подавшись вперед. — Ты это специально или как?

17

Она, ясное дело, не пришла ни разу.

И это было очень даже хорошо.

В тридцать один год Славка вдруг понял, что как-то отстал от коллег по бизнесу и вообще от общества, ведь в таком возрасте принято заводить семью, по крайней мере в нашей стране. Но именно «заводить» ему больше всего на свете и не хотелось. Единственное, что предлагал его прагматичный мозг, это некое решение «под ключ», какая-то уже готовая семья, какие образуются после трех — пяти лет совместного проживания. Готовое решение, избавляющее от недосказанностей и двусмысленностей начального периода, послеродовой истерии: некий фон, расплывчатый, не требующий особых моральных затрат, существующий в обновленной системе его жизни как автономный объект, ловко интегрированный в исходные параметры.

В тот роковой день она написала ему в «аську», чтобы проверил боковой карман кейса для ноутбука. Там лежал небольшой голубой конверт с едва уловимым рисунком, совершенно в ее стиле. Она одевалась нарочито просто — одноцветный обтягивающий свитер под горло, шерстяные брюки строгого покроя, туфли — если на каблуке, то без украшений и пряжек. Но все покупалось в местах типа «Макс Мара» и стоило дорого. В конверте ничего не было, кроме непонятной бумажной палочки. Один конец палочки был немного утолщен, внутри что-то вроде поролона, вдоль всей палочки полоски — большие и маленькие. Очередная какая-то женская штучка.

С ней он вышел на кухню, где как раз толклись дизайнеры. Славка почти всегда делал себе кофе сам, не прибегая к услугам секретаря, как поступают остальные начальники.

— Ребят, кто-то знает, что это за штука? — он протянул им палочку.

Все как-то разом ахнули и тут же замялись.

— Серьезная штучка… — сказал один из дизайнеров. — Это тест на беременность, — тут же прошептала секретарша и быстро добавила, потупив взгляд: — Положительный!

Славка, так и не сделав кофе, быстро вернулся в кабинет. Дома состоялся неприятный серьезный разговор. По крайней мере, он говорил правду и, чтобы хоть как-то оправдать себя, то и дело повторял, что принципиально не врет. Хотя ей казалось (и он это с ужасом сознавал), что любая ложь будет в пользу жизни.