Игры марионеток

— Понимаю. Нет, женщин не было. Он всю жизнь любит одну— единственную. Знаешь, как ее зовут?

— Скажи! — Губы меня не слушались, так стало вдруг страшно и горько.

— Власть.

Лучший друг невесело усмехнулся, а я, с той поры, возненавидела его люто.

Г. долго недоумевал, какая кошка пробежала вдруг между нами?

Теперь, Она, единственная ему изменила.

Сможет он пережить это? Не уверена.

Но В. П. этого понять не в состоянии. Она торжествует, и как попугай, заученно бубнит в телефонную трубку.

— Плохо себя чувствует. Спит. Будить не велел ни для кого. До свиданья!

Впрочем, на каком таком основании я пишу о ней «постылая»?!

Мало ли, что он говорил когда-то?

Вот ведь, плохо ему теперь. Белый свет не мил.

И укрылся он от всего белого света за ее спиной, не за моей.

Но смириться с этим я не могу.

И тысячный раз перебираю в уме сотни имен и фамилий, размышляя, кто бы еще мог позвонить Г. и кому, возможно, повезет побить брешь в круговой обороне железобетонной В. П.

За этим занятием меня застает не кто иной, как сам В., неожиданно появляясь на пороге кабинета.

Честь — не по чину.

Мог бы вызвать.

— Я хочу, чтобы вы встретились с Д.

— А он хочет? — Не удержалась. Вышло как-то глупо, по-хамски. Но он стерпел.

— Я доложу. Не думаю, что он откажет.

— Я ничего не буду для себя просить.

— Не сомневаюсь. Главное, не вздумайте просить за…. — В. неожиданно замялся. — Словом, вам ясно, я полагаю. Вопрос решен и обсуждению не подлежит.

— И что же я ему скажу?

— Говорить будет он. Вернее, предлагать. Вам нужно просто согласится.

Еду домой.

Возвращаюсь непривычно рано, еще светло, и я глазею по сторонам.

Похоже на прифронтовой город.

Опаленные стены, черные глазницы окон.

Там, внутри гуляет теперь ветер, я знаю.

Тот же ветер гуляет в моей душе.»

Некоторое время она молчала.

А потом, заговорила, обращаясь к безмолвному пространству казенного дома.

Но ведь он выжил! — сказала она громко, словно ожидая, что ей возразят. — Он выжил. И, судя по всему, научился жить по-другому….

Дом молчал.

И женщина снова взялась за письмо.

Старик и женщина. Год 2000

Однажды, они чуть было, не рассорились всерьез.

Знаете, — неожиданно призналась женщина, когда старик отдыхал, и в разговоре наступила пауза — нас ведь объединяют не одно, а целых два обстоятельства. Во— первых, мы оба родились в России.

Но есть еще кое-что.

Вы всю жизнь занимались психологией, а я — психолог по образованию.

Правда, работать по специальности почти не пришлось….

Она не закончила фразы, потому что старик неожиданно и резко остановился.

Глаза его злобно сверкнули из— под тяжелых век, и женщине стало не по себе — столько ярости и презрения было в этом взгляде.

Вот как? Коллега? Что ж, мои поздравления. Неплохой сценарий, совсем неплохой…

Я не понимаю

А вот это уже — швах!

Он пошел прочь, стараясь уйти от нее, как можно скорее.

Но быстро идти не мог, и потому смешно приседал и семенил ногами.

К тому же немедленно увяз в мелкой прибрежной гальке, отчего едва не упал.

Женщине стало безумно жаль старика, хотя вспышка внезапного гнева испугала и оскорбила ее.

Я действительно не понимаю, что вас так рассердило?

Она не понимает, какая милая наивность!

Бросьте!

Коллеги, вроде вас являлись ко мне в образе журналистов, социальных агентов, врачей и медицинских сестер, которые приезжали сделать укол.

Да, чуть не забыл! Были еще «случайные» попутчики в самолетах.

И соседи тоже были.

Но русская книга! Это, действительно, хороший трюк.

Я заглотал наживку. Но не обольщайтесь, вздернуть меня на крючок вам не удастся.

Скажите хозяевам, что рыба сорвалась.

Такое бывает.

И еще скажите, что я не стану больше работать ни на кого, и никто ничего не получит по моему завещанию.

— Все, все, что хранится здесь — он энергично ткнул пальцем в свой лоб — и только здесь! Посему не утруждайте себя поисками моего архива! — будет погребено вместе со мной. Теперь убирайтесь.

— Можете не беспокоиться, я сейчас уйду.

— Но прежде я скажу, кто вы такой. Вздорный, подозрительный, злой человек! А я — наивная дура! И поделом мне!

Раскисла, поверила, что нашлась душа, которая…. Вообразила, что вы пытаетесь помочь…. справиться…. Справиться со всем…. этим, что было…. Внушила себе, будто становится легче….

Вранье и глупость!

Все глупость и вранье…

Она расплакалась уже в самом начале своей тирады, к концу же, и вовсе плакала навзрыд, громко всхлипывая и захлебываясь словами.

Так, рыдая, женщина добежала до отеля, и лишь на пороге старинного здания немного пришла в себя, наспех вытерла слезы и попыталась придать лицу безразличное выражение.

На ее счастье, портье в этот момент был занят телефонным разговором.

Он не заметил, что веки женщины предательски опухли, а нос покраснел.

Вечером, случайно подойдя к двери, она обнаружила, конверт, подсунутый кем-то снаружи, а в нем — открытку с изображением отеля.

Конверты и открытки лежали в каждом номере, в ящике небольшого письменного стола, а в номерах подешевле — прямо в тумбочке возле кровати.