Игры марионеток
Шрифт:
Ни одной вещи, напоминавшей о нем.
Не было писем.
Семья не получала пенсии, которая — Лола интересовалась этим вопросом специально — полагалась если не матери, то уж, по крайней мере — ей, дочке.
Словом, аргументов накопилось достаточно и однажды, со всей беспощадностью детского максимализма, она потребовала ответа.
Бабушка пыталась что-то сказать, но мама остановили ее слабым движением руки.
— Да. Он не погиб. И вообще не воевал. Просто не захотел с нами жить. Или не смог. Можешь выбрать, что тебя больше устраивает.
— Но
— Когда мы встретились, он уже был женат. А, когда родилась ты, стало ясно, что семью оставить не может.
— Почему?
— Тебе трудно будет понять. Это связано с его работой.
— А кем она работал?
— Начальником…. — мама неожиданно усмехнулась.
— Каким начальником?
— Большим.
Лола закатила истерику.
Первую настоящую истерику в своей жизни.
Она требовала, чтобы ей назвали имя отца, сказали, где он живет и кем работает, она хотела немедленно его увидеть или, по крайней мере, говорить с ним по телефону.
Бабушка со слезами суетилась вокруг.
Но мама была непреклонна.
— Тебе незачем знать о нем больше того, что я уже сказала. И ты не узнаешь.
— Он бросил тебя, бросил…. бросил… бросил…
— Можешь говорить, что угодно.
— Ты не имеешь права…. Я пойду….
— Куда, интересно знать? В милицию? Иди. Насмешишь людей.
Следующий год был трудным.
Лола и без того переживала переходный возраст, вдобавок к этому, она буквально «заболела» отцом.
Вполне возможно, впрочем, что в такую форму вылилась у нее пресловутая болезнь роста.
Скандалы она устраивала теперь довольно часто.
Любое замечание матери или ее отказ выполнить какую— ни— будь просьбу, немедленно оборачивались бурным объяснением со слезами, упреками и угрозами:
— Ты просто боишься, что я найду папу и уйду к нему…. Ты ненавидишь его за то, что он тебя бросил….. И все врешь про него…. Я не верю…
— Но, в таком случае, он и тебя бросил тоже
— Нет, меня он не бросил….
— И где же он?…..
— Ты меня прячешь…. Ты ему тоже врешь….. Я все равно узнаю….
— Узнавай.
Лола, действительно, периодически бралась за поиски.
Дом был перевернут вверх дном, пересмотрены все документы, перечитаны старые письма и открытки, изучены фотографии.
Следов отца не было нигде.
Единственное, чего она не могла себе позволить — мешала гордость, и жалко все-таки было мать — это расспрашивать родственников, соседей и немногочисленных материнских подруг.
Зато бабушку третировала нещадно.
Но та только плакала, и бесконечно повторяла:
— Зачем он тебе, Лолочка, он же отрекся от вас с мамой? Зачем же, деточка, унижаться? Разве тебе не хватает чего— ни— будь в жизни? Мы с мамой все делаем, чтобы тебе было хорошо…. И ничего для тебя не пожалеем… Зачем он нам, сдался, такой….?
— А почему он не платит нам алименты? — однажды спросила Лола. Мысли об отце в этот момент внезапно перескочили с эмоциональной волны на прагматическую.
— Что ты,
деточка! Он хотел. Он предлагал нам любую материальную поддержку. И многое другое, можешь мне поверить….— Что еще за «другое»?!…
— Карьеру мамину устроить. Предлагал — Большой или Мариинку… На выбор. И, квартиру, разумеется, сразу же….
— И что же она, отказалась?
— Разумеется, отказалась! И как можно было поступить иначе? Твоя мама — гордая женщина, и сильная…. Только — несчастная…..
Бабушка залилась слезами.
А Лола почувствовала, как в сердце впивается острая игла жалости, а после — словно кто-то ласково, но крепко взял его теплыми ладонями — сердце сжалось от нежной и бескрайней любви к матери.
И вины перед ней.
Переходный период, судя по всему, близился к завершению.
Отец, а вернее его бледная тень, еще раз возникла на горизонте в тот год, когда Лола заканчивала десятый класс.
Выбор профессии отчего-то давался ей очень сложно.
Глаза разбегались, и хотелось всего сразу.
Манили журналистика, археология, медицина и даже такие, редкие, по тем временам, профессии, как дизайнер и модельер.
На сцену, конечно, хотелось тоже, но в семье этот вариант всерьез не рассматривался никогда: по мнению бабушки — а уж на ее опыт можно было положиться! — актерским талантом Лола не блистала. А быть посредственной актрисой, много хуже, чем не быть актрисой вообще!
Выбор сделан был неожиданно и в самую последнюю минуту.
За полгода до выпускных экзаменов, Лола объявила дома, что собирается поступать — ни много, ни мало! — в институт кинематографии в Москве.
На режиссерский факультет.
Бабушка в ужасе заломила руки:
— Тебя провалят в первом туре! Одумайся. Ты не знаешь, что такое — провал. Это шок. Трагедия. Травма на всю оставшуюся жизнь.
— Не ври, бабуля. Ты сама рассказывала, как тебя освистали на гастролях в Саратове!
— Да, освистали! Но я была уже опытная актриса. С именем. Не прима, конечно, но играла весь репертуар, и все понимали, что — это не мой провал. Пьеса была — ни к черту! Освистали, если хочешь знать, драматурга. И все равно, я переживала страшно. Думала оставить сцену…. Богом клянусь!
— Не оставила же! Я тоже хочу попробовать силы….
— Что ж, пробуй…. Дерзать надо. Я, к сожалению, поняла это слишком поздно…
Мать согласилась неожиданно легко.
А бабушка заключила:
— Вы сумасшедшие — обе!
Однако ж, поздним вечером, когда Лола отправилась в ванную, именно бабушка завела разговор, который Лола подслушала нечаянно — выскочила голышом за пилочкой для ногтей.
Женщины на кухне этого не заметили.
— Единственный раз…. В такой решающий момент…. Ты обязана! В конце концов, речь идет не о тебе, и можно на время отложить принципы в сторону….
— Не знаю, мама. Не уверена, что смогу….
— Что там мочь?! Поднять телефонную трубку? Судьба девочки будет устроена, и я, наконец, умру спокойно….