Игры марионеток

Женщина. Начало

Этой ночью ей неожиданно приснился старик.

Прежде она никогда не видела его во сне.

Даже в те дни, когда билась над загадкой рукописи, пытаясь найти ответ, зашифрованный в непонятном обрывке неоконченного труда.

С той поры минуло уже довольно много времени.

Рукопись хранилась в ее бумагах, но, всякий раз, когда пожелтевшие страницы вдруг попадались на глаза, тихий, но хорошо различимый голос произносил: «Не время!».

Разумеется, голос звучал всего лишь в ее сознании.

Однако, она всегда прислушивалась к тому, что советовал внутренний голос.

И, надо признать, ни разу об этом не пожалела.

Рукопись благополучно укладывалась на прежнее место.

Время шло.

Сон был легким и очень похожим на явь.

Не было в нем гнетущего ощущения ирреальности, которое так переполняет иные сны, что после пробуждения тревога долго еще плещется в сознании, рождая недобрые предчувствия и смутные страхи.

Этой ночью все происходило иначе.

Снилось ей, будто встретились они снова в маленьком нормандском городке на прохладном побережье Атлантики.

Была весна.

И погода не разгулялась еще вполне, как подобает на взморье.

Небо было не то, что хмурым, но бледным.

Солнце — сдержанным.

А прозрачная дымка над морем, то и дело норовила обернуться легкомысленной тучкой и пролиться несерьезным: мелким и быстрым дождем.

Оба они понимали, что встреча их несколько противоречит действительности и потому происходит как бы за пределами ее измерений.

Она ни на минуту не забывала, что он давно уже мертв.

Он знал, что в эти минуты, она находится очень далеко, за тысячи километров от сонного приморского городка.

И, тем не менее, они говорили друг с другом.

Не было горечи в этой беседе.

И даже грусти не было.

А была — тихая, спокойная радость.

Все же расщедрилась судьба — довелось им еще раз увидеть друг друга.

Будто однажды патриархальную тишь городка нарушило вторжение целой стаи шумных, галдящих людей.

Толпа журналистов прибыла в отель вслед за известным писателем, который неизвестно зачем явился в нормандскую глушь.

Если искал покоя и одиночества, отчего позволил журналистам увязаться вслед?

Если, напротив, хотел блеска и гомона, почему не отправился на модный курорт?

Впрочем, души звезд еще большие потемки, нежели души простых смертных.

А поступками их движут порой самые невообразимые помыслы.

Старика шум раздражал.

Ей же, напротив, было интересно.

— С этим ничего не поделаешь. Журналисты обожают культовые фигуры. А его называют «властителем дум». ЛОМ-ом. Лидером общественного мнения

— Чушь несусветная!

— Почему это — чушь?

— Думам своим человек сам хозяин, или властитель, как вы изволите выражаться. И никто более. Бывает, конечно, что чужие мысли завладевают некоторой частью сознания. Но ведь только — некоторой! О какой власти, позвольте, может идти речь? А этот ваш… лом… властитель, к тому же из числа дрессированных кумиров…. Это факт очевидный.

— Дрессированный кумир? Это еще что за зверь такой?

— Это — не зверь. Это как раз — таки человек. Кумир толпы. Вроде вашего беллетриста.

— Но почему — дрессированный?

Некоторое время он медлили с ответом.

Потом заговорил.

— Вы никогда не задумывались о том, как удается управлять такой массой разных людей?

— Это же просто — существуют законы, на страже которых….

— Да-да, это, действительно, просто. Но ведь законы регламентируют далеко не все области жизни.

— Я бы сказал, малую толику.

— А все прочее?

— Любовь, дружба, счастье, нравственность, красота….

— Разве можно установить здесь единые параметры возможного и допустимого? Разумеется, нет.

— Разные социумы, национальные и возрастные различия.

— Что есть красота для богатого пожилого американца, адвоката, к примеру?

— А для молодого русского колхозника?

— В Росси больше нет колхозов.

— И бедных в России тоже нет?

— Есть, разумеется. И гораздо больше, чем следовало бы. \

— Так счастье в представлении бедной русской женщины и богатой француженки — это ведь совсем не одно и то же. Вы согласны?

— С этим невозможно не согласиться. Но существуют традиционные представления, обычаи, наконец.

— Верно. Для удобства назовем все это общественным сознанием. Вас не раздражает этот термин?

— Нисколько.

— Прекрасно. И как же удается управлять общественным сознанием, оно ведь, как мы уже выяснили, так многолико?

— Я думаю, что для этого, как раз, и вырабатывается идеология, потом возникает пропаганда. И всякие менее серьезные штучки, реклама, например….

— Умница! Но как проводится идеология? С рекламой понятно, но это, действительно менее серьезные штучки.

— Есть, наверное, разные способы.

— Способы, действительно, существуют разные.

Один из них — «дрессированные кумиры». Ну или ЛОМы, как вы называете их теперь.

Смотрите.

У каждого социума есть свои кумиры. Артисты и спортсмены, писатели и поэты, журналисты и публичные политики.

Словом те, кого опрометчиво называют «властителями дум».

Теперь представьте, что некто задумал внедрить в один из социумов — скажем так — новую традицию или привычку, или мысль.

Кто более всего подходить для проведения идеи?

Кому быстрее поверят?

За кем потянутся?

— За ЛОМОм, кумиром. Но где гарантия, что кумир захочет агитировать за эту самую идею?

— Хороший вопрос. Гарантии нет. А чтобы она была, кумира следует дрессировать.

Разумеется, не уведомляя об этом.

Постепенно, как дрессируют животных, приучать его думать и поступать определенным, нужнымобразом.

И чувствовать, буквально не лету, в воздухе, ловить приказ.

Здесь, как и в обычной дрессуре, в ход идут кнут и пряник.

— А если кумир не поддается дрессировке?

— Его заменяют.

— С этим почти никогда не бывает проблем. Толпа любит новых кумиров. Есть кстати, более легкий путь. Он даже не требует дрессировки. Толпе предлагают уже готового кумира. Он же, в свою очередь, сознательно или нет — не суть важно, готов исполнить любую волю хозяина.

— А если толпа не примет подсадного кумира?

— Примет.

— Он ведь будет отвечать ее чаяниям.