Игры мажоров. Хочу играть в тебя

— Вот видишь, все ты можешь. И без всякой любви. Это же лучше, чем дрочить каждому в своей комнате, да?

Щеки в момент вспыхивают, хочу отстраниться, но его рука крепко захватывает затылок и давит обратно. Упираюсь ладонями в литую грудь.

— А трахаться еще приятнее, Маша. Это можно делать часами. Давай попробуем... Я покажу, тебе понравится, вот увидишь... — Никиту уже ведет.

Его голос становится хриплым, восстановившееся дыхание снова учащается. Сердце пульсирует в руку, член утыкается в живот.

— Давай, Маша, раздвигай ножки, — хриплый шепот раздается где-то в самой глубине подсознания, и я инстинктивно развожу ноги.

Моя футболка улетает в угол вслед за футболкой Топольского. Его руки сжимают полушария, сводят их вместе, язык блуждает от одного соска к другому. И меня выкручивает от удовольствия.

Это так порочно и сладко одновременно, что между ногами мгновенно становится мокро. Рука Никиты касается липких и влажных складок, головка члена упирается туда, где снова сладко и мучительно ноет.

— Может быть немного больно, потерпи. Расслабься... — снова обволакивающий шепот. Я обнимаю теплую шею, прижимаюсь губами.

Головка начинает проталкиваться, лоно расширяется, пропуская ее внутрь. Боюсь выдохнуть, и тут...

Снова как тогда, в спальне Ника, я стою с раздвинутыми ногами, прижимаю ладони к холодной стене. Такие же холодные пальцы равнодушно разводят складки, а затем жгучая распирающая боль пронзает насквозь.

Отталкиваю Никиту, сползаю с его члена и свожу ноги. Закрываю руками лицо и опускаюсь на пол, утыкаясь в колени. Ник с глухим «сука, да что опять такое» прячет налитый член в штаны и садится напротив на корточки.

Лучше бы он ушел. Я не могу поднять голову и посмотреть на него. Он ни при чем, я не хочу, чтобы он считал себя виноватым. Он наоборот меня спас.

И мне с ним правда было бы хорошо...

— Маша, что? — голос Никиты звучит напряженно, дыхание рваное, прерывистое. — Что с тобой, говори?

Он встряхивает меня за плечи, и я всхлипываю.

— Они здесь, Ник. Они все смотрят...

— Кто смотрит, Маша? Здесь никого нет, только я, — Никита пытается меня уговорить, но я отнимаю руки от лица и вымученно смотрю ему в глаза.

— Все, Никит. Все смотрят. Феликс, Коннор. Саймон. И еще... — на большее меня не хватает, отвожу взгляд. Ник сдавливает руками голову.

— Блядь, Маша, ты что, все так хорошо помнишь?

— Не все, — шепчу, смаргивая слезы, — но когда ты в меня... помню. А они смотрели. Лицо каждого помню...

— Надо было тебе большую дозу дать, — мрачно говорит Никита. В глаза он мне тоже не смотрит.

Встает, рывком поднимает меня за плечи. Тянется за салфетками, вытирает мои живот и бедро. Наклонившись, подбирает с пола свою футболку и натягивает на меня. Стою с прижатыми руками, как запеленатая.

Топольский выходит из кухни. Судя по шуму на лестнице, он взлетает вверх, переступая через две ступеньки.

Просовываю руки в рукава, поднимаю с пола шорты с трусами и быстро иду в свою комнату. Снимаю футболку Никиты, захожу в душ и встаю под колючие горячие струи. Остатки спермы на коже высохли и стянули кожу.

Ловлю себя на том, что мне жалко ее смывать. Навожу струю и размываю по телу белесые разводы. Прохожусь по внутренней стороне бедер, руки касаются промежности, которая тут же отзывается, демонстрируя готовность номер один.

Здесь внизу все такое натертое и набухшее, что собственные прикосновения вызывают прилив неконтролируемого, болезненного возбуждения.

«Это лучше, чем дрочить каждому в своей комнате», — звучит в ушах голос Никиты, и я опускаю руку.

Ты прав, Ник, так лучше.

Направляю струю между ног, не касаясь руками, и намеренно делаю воду погорячее. Быстро намыливаюсь гелем, смываю и заворачиваюсь в полотенце.

Выхожу из ванной комнаты и так в полотенце и сажусь на кровать. Футболка Ника небрежно брошена рядом, раскладываю ее на постели, расправляю ладонью. Глажу мягкую ткань, сбрасываю полотенце и ложусь, накрывшись футболкой.

Зарываюсь в нее носом, задыхаясь от желания. Ткань пропитана его запахом — немного табака, дорогой парфюм и сам Никита. Раньше он пользовался другим ароматом, но даже если бы мне завязали глаза, я бы узнала его по запаху.

Мягкий трикотаж ласкает соски, хочется потереться об него, подвигаться. Между ногами снова становится мокро.

Что он со мной сделал? Я себя чувствую пошлой и развратной, но стоит вспомнить горячий твердый язык, который теребит соски, лижет между такими же горячими мокрыми складками, становится все равно.

Ну и пусть. Я знаю, что ни с кем другим такого не будет. Это все ощущается так ярко и остро только потому что с Никитой. И ни с кем больше.

Он неправ, что без всякой любви. Это у него без любви, а у меня все как раньше. Я по-прежнему люблю его до цветных точек в глазах, пусть ему это и не нужно. А то, что не нужно, он сам сказал.

Достаю из шкафа белье, спортивный костюм. Одеваюсь и иду в спальню Никиты вернуть ему футболку. Конечно, хотелось бы оставить ее себе, но это слишком палевно. Не хочу, чтобы он догадался, пусть думает, что мне, как и ему, «для коллекции».

Но в комнате Никиты нет. Обхожу весь дом в поисках Топольского, и не нахожу. Выглядываю в окно — «Мазерати» на месте. Звоню, не отвечает.

Беру ноутбук, делаю себе чай и сажусь в кухне делать практическую работу. Время от времени поглядываю на экран телефона, ожидая, пока Ник появится на связи. Увлекаюсь заданием, не замечая, как проходит время. И когда на экране появляется всплывающее окно, беру телефон в полной уверенности, что это Никита.

Но это не Топольский. Сообщение от Демона.

Долго туплю, разглядывая экран, на котором светится «Минус один», пока до меня не доходит смысл. А когда доходит, сердце проваливается и летит вниз в самую ледяную бездну.

Глава 33-1

Минус один — это Ник. Мой Никита. Он с ним что-то сделал.

Глубоко дышу, нажимаю на дозвон.

Идут длинные гудки, затем Демон сбрасывает звонок.

«Что?» — появляется в поле мессенджера.

Пальцы не попадают по клавишам, поэтому сообщение набираю втрое дольше.