Их было семеро (Солдаты удачи - 1)

– - Это будет зависеть от того, насколько откровенным ты был с нами. И если выяснится, что не очень...

– - Я буду с вами откровенным. Совершенно откровенным. Вы спасли мне жизнь. Поверьте, я умею быть благодарным. Я дам вам информацию, за которую вам заплатят очень большие деньги.

– - Кто?

– - Назаров. Если вы сумеете встретиться с ним наедине.

Резидент подошел к простенку между окнами, вынул из плетеного кашпо горшок с какими-то незнакомыми мне крупными розовыми цветами, приподнял цветы за стебли и извлек из-под земляного кома завернутую в полиэтилен коробочку с аудиокассетой.

– - Возьмите. Прослушайте до самого конца. Запись не очень чистая, но все поймете.

– - Вы не очень похожи на человека, который легко отказывается от больших денег, -- заметил я, разглядывая кассету и пряча ее в карман.

Резидент взглянул на меня глазами быка, которого тащат на бойню.

– - А на человека, который сам сует голову в петлю, я похож?
– - негромко спросил он.

– - Нам пора, -- напомнил Трубач.
– - Очухаются эти, начнут шуметь.

– - Сейчас идем. Вот что, Леон. Завтра же уезжайте в Никосию. И носа сюда не показывайте. А еще лучше -- ложитесь в больницу. На какую-нибудь операцию. Вам аппендицит вырезали?

– - Вырезали.

– - Ну, пусть еще раз вырежут. Или что-нибудь другое. Вам нужно начисто выйти из игры. На неделю примерно. Это для вас будет самое лучшее. И кончайте с привычкой хранить оперативные данные на бумажках.

– - Я просто не успел ее сжечь.

– - Это "просто" могло вам дорого обойтись. Не провожайте нас, мы сами найдем дорогу.

– - Ну что, вроде неплохо вышло, -- заметил Трубач, когда мы спускались по лестнице.
– - Даже лучше, чем ожидали.

Я согласился:

– - Намного лучше.

Мы пересекли дворик и обомлели: фургончика не было.

II

"...Меня слышит... Всем, кто меня слышит... Пастух, Боцман, Док... всем, кто слышит... Я Муха, выйти на прием не могу... Фургон идет вверх к трассе Ларнака -- Лимасол, Артист и Боцман в фургоне... Всем, кто слышит. Я Муха... на связи... Держусь за запаску, сильно трясет, выйти на прием не могу, руки заняты... Подъезжаем к трассе... Всем, кто меня слышит... Угонщик один... Вышли на трассу, свернули налево, к Лимасолу... скорость около сорока... Я Муха. Всем, кто меня слышит..."

Едва прошли первые секунды обалдения после того, как я догадался включить рацию, мы с Трубачом, не сговариваясь, рванули вниз, к набережной, в надежде перехватить какую-нибудь машину. Но не пробежали и ста метров, как в глаза нам резанул свет фар и рядом осел на тормозах белый "кадиллак" хозяина "Трех олив". Док высунулся:

– - Быстро!

И дал по газам, не дожидаясь, когда мы захлопнем дверцы. Из его рации, как и из моей, бубнил голос Мухи:

"Идем под восемьдесят... проехали шестнадцатый километр... Всем, кто меня слышит... Я Муха, угонщик один, идем в сторону Лимасола..."

Расстояние между нами увеличивалось, голос Мухи становился заметно тише. Посадка у "кадиллака" была такая, что на каждой ямке он царапался о дорогу всем днищем. А когда вывернули наконец на трассу и Док утопил педаль газа в пол, лимузин набрал шестьдесят километров в час, и на этой цифре стрелка застыла, как припаянная.

– - Да жми же ты!

– - заорал Трубач.

– - Все! Не идет больше! Здесь телефон, нужно звонить в полицию, пусть перехватят!

– - Нельзя!
– - возразил я.
– - Там Боцман и Артист, связанные, в масках. Засветимся.

"Всем, кто слышит... Я Муха... прошли двадцать второй километр... Тормозит! Сворачивает налево!.. Свора... Е!.."

Я схватил рацию.

– - Муха! Я Пастух!.. Слышишь меня? Муха, что случилось? Я Пастух. Прием!.. Муха, ответь. Я Пастух. Прием!

В динамике некоторое время было тихо, потом раздался голос Мухи:

– - Слышу тебя, Пастух. Прием.

– - Что стряслось?

– - Запаска отвалилась, мать ее... И я с ней.

– - Где ты сейчас?

– - В кювете!.. Черт! Всю жопу ободрал. И ногу зашиб.

– - Где фургон?

– - Вниз идет, к морю. Там деревня какая-то, огни... Здесь указатель, сейчас подползу, гляну... Зараза, запаской по ноге садануло... Сейчас, Пастух... Есть, вижу. Кити. Деревня или поселок. Кити. Как понял?

– - Понял тебя. Кити. На трассу сможешь выползти?

– - Смогу.

– - Вылезай и жди. Оставайся на связи...

Я переключил рацию на прием и неожиданно услышал в динамике мужской голос -- сквозь сор помех и посторонних звуков:

– - Я Первый, вызываю "Эр-тридцать пять". Первый вызывает[1] "Эр-тридцать пять". Прием!..

Это был не Муха. И не Артист. И не Боцман -- у Боцмана вообще рации не было. Что за дьявольщина?

– - Я Первый, вызываю "Эр-тридцать пять", -- снова прозвучало в динамике.
– - "Эр-тридцать пять", как слышите? Прием!..

– - Угонщик!
– - догадался Трубач.
– - По своей рации говорит!

Точно. Из наших рация была только у Артиста. Либо она все время была на связи, либо Артист каким-то образом исхитрился ее включить и теперь она работала как микрофон.

– - Я Первый, слышу вас. Отчаливайте и идите в сторону Лимасола. В двенадцати милях от вас рыбацкий поселок Кити. Посмотрите на карте. Как поняли? Прием!..

– - Разворачивайся!
– - приказал я Доку.
– - Жми в Ларнаку, в порт!

– - А Муха?

– - Потом заберем. Быстрей!

– - Правильно поняли, -- вновь прозвучало в рации.
– - Подойдете к причалу, двигатель не глушить. Я буду вас ждать. Ходу вам минут сорок. До связи!..

Дорога к Ларнаке шла под горку, и наш белоснежный "кадиллак" летел со скоростью аж шестьдесят пять километров в час. А на большее эта двадцатилетняя колымага была способна, только если сбросить ее с обрыва.

– - Неправильно, Пастух!
– - проговорил Трубач.
– - Нужно этого брать там, в Кити.

– - А если у него пушка? Ребята-то связаны!

– - Значит, когда будут перегружать на эту "Эр-тридцать пять", возьмем.

– - Нам не перебить их нужно, а узнать, кто они такие... Что такое "Эр-тридцать пять"? Вряд ли яхта. Катер?

– - Не думаю, -- отозвался Док.
– - Двенадцать миль -- сорок минут. Скорей самоходная баржа или буксир...

Я вышел на связь.

– - Муха! Слышишь меня? Прием.