Их любимая злодейка
Шрифт:
Паника тугим узлом закручивалась в груди. Левую руку удалось сжать в кулак, но ноги по-прежнему не слушались, приклеенные к полу.
Как же невыносимо было чувствовать себя беспомощной!
Пытаясь успокоиться, ведьма закрыла глаза и принялась отсчитывать убегающие секунды. Чары, наведённые Верховной, вот-вот должны были рассеяться. Скорее бы!
Если с Миалэ что-то случится, Кхалэ не переживёт!
Не зря она ненавидела месяцы, которые требовались Мхил Дракар, чтобы вернуть память и магию. В течение этого времени империя была уязвима, и Кхалэ преследовала навязчивая тревога. Однажды, когда ведьма искала реинкарнацию Миалэ слишком
Но откуда Верховная узнала их опасную тайну? Как разгадала схему, которой больше девяти тысяч лет? Почему сейчас? Кто слил ей информацию?
Изо всех сил ведьма пыталась взять мышцы под контроль, выбраться из принудительного оцепенения. Воспоминания о том, как ловко Верховная обвела Миалэ вокруг пальца, наполняли яростью.
«Кто убил Мхил Дракар? Ты?»
Да, Кхалэ её убила, но по их с Миалэ личной договорённости. Обе понимали, насколько опасным могло быть безумие в сочетании с безграничной магической мощью.
«Когда придёт время, ты знаешь, что делать».
«Да, Миалэ».
Кхалэ знала, что делать, но с каждым разом выполнять свой долг становилось сложнее: спятившая Мхил Дракар была не согласна с инструкциями, которые давала советнице её вменяемая версия. Чтобы убить её, приходилось проявлять чудеса изворотливости.
В глубине души Кхалэ понимала Верховную ведьму Цетрина, её желание избавиться от угрозы такого масштаба. Мхил Дракар ненавидели, её боялись. Теряя разум, та превращалась в чудовище. Да только Кхалэ любила это чудовище, как сестру.
Мхил Дракар была злодейкой. Их с Сивером любимой злодейкой. И они собирались защищать её несмотря ни на что.
Глава 55
«Никогда не произноси своё имя вслух или мысленно. Никому не называй. Оно — твоя единственная слабость».
— Что со мной будет, если я скажу вам своё имя? Я умру?
— Вы потеряете силу. И избавитесь от проклятия.
И тут меня озарило. Впервые за наш с ведьмой продолжительный разговор я обратила внимание, что на мои вопросы не отвечают прямо. Кхалэ предупреждала, что клятву на крови при желании обойти несложно, и, пожалуй, я начинала понимать, как это делается, замечать приёмы, которые использует Верховная, чтобы говорить правду, но не всю, а только удобную.
К примеру, сейчас она ответила на первый вопрос, но не на второй — самый важный. Поэтому я его настойчиво повторила. Повторила так, чтобы не оставить ни малейшей возможности переключить моё внимание.
— Я умру?
— Нет.
Вероятно, стоило сформулировать вопрос иначе.
— Вы меня убьёте? После того, как узнаете моё имя?
На долю секунды альбиноска запнулась. Всего на долю секунды. Но стало ясно: этот вариант она рассматривала в том числе.
— Нет смысла убивать того, кто более не представляет угрозу.
Вот! Опять! Опять она это делала — отмахивалась общими фразами. Мне нужен был конкретный ответ. Однозначный. «Нет смысла убивать того, кто более не представляет угрозу» — философские рассуждения, которые ничего не говорят об истинных намерениях ведьмы.
— Вы. Меня. Убьёте?
— Я хотела, — призналась Верховная словно против воли. — Но не стану. Не вижу в этом необходимости. Да и что такое смерть? Путешествие из одного тела в другое.
Путешествие или нет, смерть меня пугала, как пугала всякого
человека неизвестность, тем более та означала неизбежную потерю личности. Жертвовать собственной жизнью я была не готова, а магией — вполне. Одно дело с кровью, с болью отрекаться от того, к чему привык, чему знаешь цену, и совершенно другое — от некой абстракции, вещи, которой по сути не обладаешь. А магией я не обладала. Не помнила себя колдуньей, не знала, каково ею быть.— Как вас зовут?
Хитрый приём. Ведьма не надеялась, что я отвечу, — она караулила мои мысли. Стоило задать вопрос, и ответ промелькнул в голове сам собой. Д’аар. Впрочем, я на девяносто процентов была уверена, что Кхалэ солгала, назвала неверные имена. Разочарованный вдох Верховной подтвердил мои подозрения.
— Что ж, — сказала она, — попробуем по-другому. — И приложила пальцы к моим вискам. Попыталась добраться до глубинных воспоминаний. Воспоминаний Мхил Дракар.
* * *
Мхил Дракар
Я не пытаюсь держать глаза открытыми, при всём желании не могу себя контролировать, но мне и не надо: за тем, чтобы я не уснула, фанатично следят другие — вот эта старуха с угрюмыми складками в уголках рта. Бьёт меня по лицу всякий раз, когда веки, тяжёлые, налитые свинцом, опускаются и я начинаю заваливаться вперёд.
Удар. Хлёсткая пощёчина. Злые слова. Капли чужой слюны оседают на коже.
Снова я задаюсь вопросами. За что эта незнакомка — женщина, которую я впервые увидела здесь, в сырых застенках, — меня ненавидит? И сама себе отвечаю: за дар, за моё желание быть другой, за то, что сама она другой быть не может.
Проходит ещё час, ещё немного вечности в темноте — и последние мысли растворяются в боли. Под кандалами, этими широкими массивными полосками железа, кровоточат содранные до мяса запястья. Красные отхлёстанные щёки горят. На спине не осталось живого места, но я всё равно прижимаюсь ранами к холодным шершавым плитам. И клюю носом, за что получаю очередной тычок.
— Не спать!
От удара голова откидывается назад, и затылок со всего размаха встречается со стеной. Словно колокол звенит внутри черепной коробки, но мне не больно. Уже — нет.
— Не спать!
Это испытание наихудшее, хотя, когда отец его озвучивал, оно казалось простым. По крайней мере, не таким пугающим как недавнее избиение в кабинете. Меня стегали кнутом, пока я не потеряла сознание, а до этого макали головой в воду, заставляя захлёбываться. Но я всё равно победила.
— Не спать!
Старуха в ярости. Она устала и хочет домой, к семье, а моё упрямство — бессмысленное, на её взгляд, — не даёт отдохнуть нам обеим. Удерживает старуху здесь, в вонючем подвале. Рядом со мной.
«Сделай то, что тебя просят, — требует надзирательница раз в несколько часов, а потом то же самое требует от меня её сменщица, повторяя как заведённая: — Покорись. Покорись. Покорись — и тебе позволят поспать».
Я смотрю в её усталые глаза и понимаю: не ненавидит, она меня не ненавидит — просто хорошо выполняет свою работу. Возможно, даже без удовольствия. Каким-то нелогичным образом это придаёт сил. Ненадолго. Головная боль нарастает. В глазах — резь.
За дверью кто-то стоит: тень заслоняет свет, падающий в камеру из маленького зарешеченного окошка. Я почти уверена: это отец. Пришёл проверить, не сломалась ли пленница. Я улыбаюсь ему разбитыми губами, пусть он этого и не видит, а потом позволяю себе рухнуть на пол и отключиться.