Иисус неизвестный

Не Иисус ли это, сын Иосифов, Которого отца и мать мы

знаем?

Как же Он говорит: „Я сшел с небес“?

…Как может Он дать нам есть плоть Свою?

…Какое жестокое слово! Кто может это слушать? (Ио. 6, 42; 52; 60.)

, „жестокое“, „жесткое“, как бы каменное, слово, непонятное, нерастворимое ни в разуме, ни в сердце человеческом. Плоть человечью есть, кровь человечью пить, чтобы спастись, — не надо ли „сойти с ума“, чтобы это понять и принять? Вот когда Он „вышел из Себя“, „сошел с ума“, не только для близких, но и для всего Израиля — всего человечества. Здесь же, в Капернаумской синагоге, год назад, тоже в день субботний, первый день служения Своего, исцелил Он бесноватого, и вот теперь кажется Сам бесноватым.

Теперь узнали мы, что бес в Тебе (Ио. 8, 52), —

думает, может быть, уже не только Иуда Дьявол.

Бесом Он одержим и безумствует; что слушаете Его? (Ио. 10, 20.), —

может быть, тогда уже говорят, в Капернаумской синагоге, шепотом, как потом скажут громко, во всем Израиле — во всем человечестве.

„Кто может это слушать?“ — ропщут, а все-таки слушают. Будь Он просто „сумасшедший“, „бесноватый“, — руки на него наложили бы, как некогда хотели это сделать близкие Его. Но это не так просто: все еще помнят, как вчера, а может быть и сегодня, только что надеялись, что Он — Мессия, царь Израиля. Чем пристальнее вглядываются в Него, тем больше недоумевают: „Кто это? что это?“ В том-то и ужас их, что не могут решить, кто Он, — Сын Божий или „сын дьявола“; только жмутся друг к другу, глядя на Него, дрожат, как овцы в загоне, пустившие к себе нечаянно льва; только чувствуют, что пахнет от Него миром нездешним, как от человека, вошедшего прямо с крещенской стужи в теплую комнату, пахнет морозом. Так же и у них, как у Двенадцати в лодке, когда они увидели Его, идущего по водам, волосы на голове дыбом встают от неземного ужаса: так же и они готовы закричать: „призрак! phantasmal“ и бежать от Него, как от страшилища.

XI

Знает ли Он это? И если знает, то зачем выбирает, как будто нарочно, самые для них „жестокие“, невыносимые, непонятные слова: как будто не может насытиться соблазном их, возмущеньем и ужасом? [648] Видит, что каждое слово Его — острый нож для них, и все глубже вонзает его в сердца их и переворачивает в нем.

Вместо обычных для еды человеческой слов:, и без того уже страшных в этом сочетании слов: „есть плоть Мою“, „есть Меня“, — употребляет еще страшнейшее, только для еды звериной обычное слово: , „пожирать“. Так в греческом подлиннике; так же, конечно, и в арамейском. Кто бы ни был творец IV Евангелия, в этом не мог не ослышаться, неверно запомнить или сочинить от себя: слишком это страшно, соблазнительно, и потому, незабвеннопамятно, подлинно. И уж конечно, тоже не случайно слово это повторяется в четырех стихах (54–58) четыре раза, один за другим:

648

Joh. Weiss Die Schriften des N. T., IV, 102–103.

Плоть Мою пожирающий… имеет жизнь вечную…

Плоть Мою пожирающий… пребывает во Мне, и Я в нем.

…Пожирающий Меня, жить будет Мною.

…Пожирающий хлеб сей, жить будет вовеки.

Что это значит?

Господь Бог твой (Израиль) есть огнь пожирающий. (Исх. 4, 24.)

Огнь Божий — любовь. Огнем пожирается все, что горит, а любовью — все, что любит. Всею плотью и кровью своей любящей хочет соединиться с любимым, как огонь соединяется с тем, что горит, пожирающий — с пожираемым. Кто знает, какое блаженство больше — любить или быть любимым, пожрать или быть пожранным? Но лютее ненависти кажется любовь тому, кто не любит: самые нежные слова любви — самые жестокие; и бежит нелюбящий от любви, как от огня.

Вот неизвестнейшая мука Иисуса Неизвестного; казаться не тем — обратным тому, что Он есть; любящему казаться ненавидящим, пожираемому — пожирающим. Это и значит:

В мире был, и мир через Него начал быть, и мир Его не узнал.

XII

Если мы верно угадали тайну „Атлантиды“, „Запада“, — обетование первому человеку первого человечества, Адаму-Атланту:

Семя Жены сотрет главу Змия, —

то люди, от начала мира, знали так же несомненно, что Христос будет, как мы знаем, что Он был.

Если мы угадали верно тайну „богов Атлантиды“ — Озириса, Таммуза, Адониса, Аттиса, Митры, Диониса, — Боговкушение, Теофагию, то люди, от начала мира, алкали Плоти Сына, как хлеба алчет умирающий от голода; жаждали Крови Его, как умирающий от жажды жаждет воды. Когда же Сын пришел, чтобы дать людям Плоть и Кровь Свою, не узнали Его и не приняли.

XIII

Как соблазнительно „жестокое“ слово Господне о Плоти и Крови Его не только для иудеев, но и для ближайших учеников Его, из которых многие, после того слова, —

отошли от Него, и уже не ходили с Ним, —

видно по заключительным словам Иисуса, измененным в нашем каноническом чтении:

Это ли соблазняет вас?..

Дух животворит, плоть не пользует ни мало. Слова, которые Я говорю вам, суть дух и жизнь. (Ио. 6, 61–63.)

Если бы это действительно сказал Иисус, то Он не только смягчил бы „жестокое“ слово, как бы Сам ужаснувшись его, но взял бы его назад, уничтожил вовсе, отрекся от Себя самого; таинство Плоти и Крови понял бы „духовно“, иносказательно. А если так, то незачем было бы Ему ни рождаться, ни умирать, ни воскресать во плоти. Слишком явное противоречие это почувствовал древнейший Сиро-Синайский кодекс, и сделал попытку восстановить подлинные слова Господни:

Дух животворит плоть. Как же вы говорите: „Плоть не пользует нимало?“ [649]

Когда священнослужитель прободает копием проскомидийного Агнца на жертвеннике, то предстоящие ему Херувимы и Серафимы закрывают лица свои, в ужасе:

Царь бо царствующих и Господь господствующих приходит заклатися и датися в снедь верным.

„Ядущий Меня жить будет Мною“. — „Кто может это слушать?“ Слушаем, но уже не слышим; так привыкли — оглохли, за две тысячи лет. Дальше иудеев, дальше язычников, мы, христиане, от того жесточайшего-нежнейшего слова любви. В скольких беспечных причастников, как в Иуду на Тайной Вечере, вошел сатана!

649

Fr. Spitta, Das Johannes-Evangelium, 1910, S. 161.

— „Вы сегодня причащались?“ — „Да, сподобился“. — „Поздравляю“. И дело с концом, а завтра, может быть, вторая всемирная война. „Все будут убивать друг друга“ — это вавилонское пророчество исполняется над нами так, как ни одно из пророчеств.

Слово о вкушаемой Плоти Господней — одно из тех слов Его, которые кажутся обращенными к нам больше, чем к кому-либо другому, за две тысячи лет христианства. Хотим не хотим, мы сделаем выбор между спасением и гибелью: поймем, что значит: „Ядущий Меня жить будет Мною“, — или себя пожрем.

XIV

Все ли единодушны в толпе иудеев, слушающих Иисуса, в то Капернаумское утро? Нет, не все.

…Стали спорить между собою, говоря: как может Он дать нам есть плоть Свою?

Спорят — значит, несогласны: одни ближе к Нему, другие дальше. Приняли Его и узнали, может быть, только те, кого называет Он „младенцами“:

утаил сие от мудрых и разумных, и открыл младенцам. (Мт. 11, 25.)

Но решают, увы, в делах человеческих, и в этом деле решат, не младенцы, а взрослые.

Что произошло тогда в Капернаумской синагоге, мы не знаем с точностью; знаем только, по свидетельству Иоанна, что с этого времени, многие из учеников отошли от Него, и уже не ходили с Ним (6, 66).

Если отошли, отпали самые близкие, то тем более далекие — весь народ. Как произошло отпадение, мы можем отчасти догадываться, по свидетельству того же Иоанна.

„Как может Он дать нам есть плоть Свою“ — начали спорить между собою»: значит, уже не с Ним. Молча слушают Его, с возрастающим недоумением и ужасом. Очень вероятно, что, когда отзвучали последние слова Его: