Икар из Пичугино тож

Раздавая каждому темы для поделок, Пасечник очень хорошо понимал, почему он дает то или иное задание конкретной семье. Это было всегда в точку. Как известно, молчуны — настоящие наблюдатели за жизнью, самые лучшие из них, и Пасечник вполне оправдывал этот стереотип. Всем казалось, что он все про них знает и все видит без всяких скрытых камер. Темы из записок были самыми лучшими тому доказательствами.

Дачники удивлялись их своевременности. Так, когда-то давным-давно такой темой для семейства Глебовых стало «Принятие важных в жизни решений» (когда Сергей Иванович, уйдя на пенсию, не знал, чем будет заниматься), а для Веры Афанасьевны, оставшейся одной после смерти мужа, — «Мои источники вдохновения». Но попадание в точку в случаях с Глебовыми и Плакущевой не удивляло — Пасечник знал их тысячу лет, и все, что происходило в их жизни, не было для него секретом. Но вот с новичками — действительно объяснялось его исключительной способностью к наблюдению. Как, скажите, вот как он мог догадаться дать Жанне тему «Ашрам, который я строю»? Или как он мог узнать, что Логиновым как воздух необходимо начать коллекционировать что-то далекое от меркантильных потребностей, а Воротынским не помешало бы обратить внимание на то, что они едят?

Глава 31 ЦИКАДЫ СТРЕКОЧУТ

Так вышло, что Алеша еще никогда не был на море. Родителям вечно было некогда… А когда наконец выпала возможность — он свалился с температурой. Гера был, Лиза была, а он — нет.

— Не расстраивайся, — успокаивала внука Елена Федоровна. — Здесь, на даче, почти как на море. Вон смотри, сколько воды… Чем не морской простор? И ветерок такой же свежий дует, точно бриз, как хорошо! А жара? Она вообще ничем не отличается от южной: что там, что здесь одно и то же, расплавиться можно. И даже из того, чего у нас нет, — все равно можно найти какую-то замену. Например, у них цикады, а у нас кузнечики и сверчки.

— А что такое цикады? Как они поют? — спрашивал Алеша.

— Похожи на сверчков, только они стрекочут в самый зной и гораздо громче, чем сверчки. Настолько сильно, что шум стоит такой — ничего не слышно, кроме них, — отвечала Елена Федоровна.

Алеша весь день думал про этих цикад, а перед сном попросил Геру найти запись с их стрекотом. Так вот они какие! Странные-престранные. Какие-то мягкие, всеобъемлющие. То, что он услышал, завораживало, словно играли на музыкальном инструменте вроде трещотки. Да, это была самая настоящая ритмичная музыка, которая обрушивалась приятными волнами на тех, кто находился рядом. Когда Алеша увидел их на фотографии, то окончательно пленился лупоглазостью и прозрачными крыльями насекомых. Как будто они были из другого мира. Была в них какая-то манящая загадка и магия, что-то инопланетное.

Теперь Алеша хотел поехать на юг не только из-за моря, но и для того, чтобы вживую послушать цикад. Пока же приходилось довольствоваться сверчками. В каком-то смысле весь день для него стал подготовкой к вечернему сверчковому концерту.

Алеша любил лето за его размеренность, когда все успокаивалось после весенней посадочной кампании и вместе с природным пробуждением заканчивалось пробуждение человека. Размеренность без жары невозможно было представить. В этом году она пришла уже в июне, сразу после сильного ливня. В начале месяца еще было довольно свежо, а потом резко пришел зной. Жара дарила чувство бесконечности. Когда она нападала, казалось, что ей не будет ни конца ни края. Замедляя ход времени, она заставляла этот безумный мир замереть, чего детскому деятельному темпераменту, правда, очень не хотелось. Спасало только то, что температура повышалась в обед, когда после еды так сильно хотелось спать. А раз так — пусть себе жарит. Жара заволакивала, убаюкивала. «Зеленой листвой» завладевала леность, приостанавливая все насущные работы и заботы.

— Жаль, что так рано пришла жара, — сетовала Елена Федоровна, перебирая одежду в кладовке. Ставшее ненужным она складывала в отдельный мешок, который затем передавался молочникам в деревню. — Лето снова быстро пролетит.

Сергей Иванович сидел рядом на табуретке и чинил розетку.

— Давайте сегодня истопим баню, — вдруг предложил он.

— Не знаю… Такая жара…

— Вечером будет нормально.

— Хочешь — топи.

Дети на втором этаже играли в дурака. Алеша постоянно проигрывал.

— С тобой совсем неинтересно играть! — отчитывала его Лиза. — Ты почему не запоминаешь карты? Лопух какой! Хватит ворон считать!

Алеша совершенно не обижался на слова сестры, потому что не считал это дело важным. Он был азартен для других вещей, требующих напряжения иных духовных сочленений. Он лишь смеялся в ответ на ее упреки.

— Да с него как с гуся вода, — шутил Гера. — Бесполезно что-то говорить.

— Гера-а-а! — послышался мальчишеский голос где-то рядом с домом.

Герман высунулся в окно. Внизу с велосипедами стояли Костян и Славка.

— Выходите с великами, — звал Костян.

— Вы Аллочку позвали? — спросила появившаяся в окне вместе с братом Лиза. — Пока мы спускаемся, сходите за ней.

Костян посмотрел на Славку:

— Сходишь за ней?

Славка кивнул, прислонил велосипед к забору и пошел к Плакущевым.

В ребячьей компании своего велосипеда не было только у Алеши. Из маленького он вырос, а большой ему еще был неудобен, вот и ездил пока на раме у брата, но уже на следующий год родители клятвенно обещали ему купить свой велосипед.

Дети никогда не ездили купаться на дачный пляж — банально и никакого приключения — совсем близко, не то что другой конец поселка. На въезде в Пичугино тож от бетонки шла дорога влево. Она затейливо петляла из стороны в сторону между деревьев, то поднимаясь вверх, то уходя вниз, пока не выводила к реке. Тут никого не было, разве что иногда чуть дальше встречались одна-две палатки. Ни деревьев, ни кустов — просторно. Можно было спокойно поиграть в мяч, не боясь, что он кому-то попадет в голову, и не беспокоясь о замечаниях, чтобы не брызгались и прочее.

Ребята побросали велосипеды и побежали в воду. От берега довольно долго было мелко, а значит, поднимая высоко коленки, можно шлепать по воде что есть мочи, толкаться и громко смеяться до хрипоты. Догонялки на мелководье всегда оказывались настоящей роскошью. Десятки вариаций на тему, тысяча импровизаций — и восторг обеспечен. Сегодня они по очереди гонялись друг за другом, чтобы, поймав жертву, уйти туда, где поглубже, и, взяв ее за руки и за ноги, как следует раскачать и бросить в воду. И желательно как-нибудь так, чтобы это было как можно нелепей и смешней. Вода уже прогрелась, но все же в начале лета еще бодрила, что только было на руку всей игре — тут невольно скажешь «Ох» (без всякой там бабы и того, что она сеяла в детской присказке). Жертва сопротивлялась, размахивала руками и ногами, извивалась, кричала, но ей ничто не могло помочь, потому что когда пятеро на одного, то речь идет лишь о том, насколько это быстро произойдет.

После беготни было приятно лечь в кружок на горячий песок и поиграть в «мафию» и «крокодила». Всем было плевать на солнце и жару, поэтому уже к середине лета дети превращались в мулатов.

— У меня до сих пор рука болит от тебя, — жаловалась Аллочка на Костяна. — Как клешнями вцепился.

Костян проигнорировал замечание.

— Кто теперь загадывает? — спросил Гера.

— Лешка, — ответил Славка.

Алешу звали Алешей исключительно домашние, Сверстники же обычно обращались к нему просто — «Лешка». Хотя ему очень не нравилось это, но как он ни старался приучить говорить всех «Алеша» — не получалось. Разве только в школе его могли услышать с этой просьбой, да и то лишь Ирина Викторовна.

Алеша поднялся со своего места.

— Что загадать-то? Ну ладно.

Он растопырил руки в сторону и начал ими размахивать, как крыльями.

— Птица! — выкрикнул Костян.

Алеша отрицательно покачал головой.

— Какая-то определенная птица? Надо назвать конкретный вид? — уточнила Аллочка.

Снова нет.

— Самолет, — предложил Гера.

Мимо.

— Давай еще что-нибудь покажи, — просила Лиза.

Алеша посмотрел вверх, на небо. Затем его вдруг осенило. Он указал пальцем на солнце и начал снова интенсивно размахивать руками — крыльями.