Иконы

Вы не можете так со мной поступать вы не можете вот так обращаться со мной я ничего вам не сделала я человек…

Поток слов сам собой изливается из меня. Я не осознаю, что именно говорю, я лишь знаю, что чувствую.

Дверь вдруг плавно уходит в сторону, и я обнаруживаю, что луплю кулаками полковника. Его лысая голова блестит в резком свете ламп, и на мгновение неровный шрам, окольцевавший ее, становится похожим на черный нимб.

– Кричать совершенно не нужно. Все эти комнаты снабжены связью. Мы отлично тебя услышим, если ты будешь говорить нормальным голосом.

Я тупо таращусь на него. Комнаты снабжены связью…

– Мне хотелось кричать.

Это все, что я в состоянии произнести. Это непохоже на меня, но я и не чувствую себя самой собой.

Я слишком обозлена.

– Ну, значит, все в порядке. Полезные сведения. Я надеюсь, ты будешь с нами сотрудничать, мы ведь здесь именно для этого. – Он бросает на меня многозначительный взгляд.

– Полезные сведения? О чем вы говорите? – Я смотрю на него весьма недоброжелательно.

– Пожалуйста, сядь. Совершенно незачем утомляться. Мы получили вполне достаточно сведений о тебе, вот что я имею в виду. Спасибо за это маленькое представление.

Мне хочется швырнуть в него стул, но вместо этого я сажусь.

– Меня зовут полковник Каталлус. Я глава Службы безопасности и советник Посла.

Глава симпов-убийц.

– Я расспрошу тебя… – Мужчина поднимает немного вверх нечто вроде тонкой дощечки и помахивает ею передо мной. – Это просто цифровое устройство. Не приспособление для пыток. – Он улыбается, и зубы у него неестественно белые, белые, как кости. – Итак. Расскажи мне о твоей матери. То, что ты знаешь, пусть это совсем немного. Потому что она, похоже, и есть спусковой механизм.

– Спусковой механизм? – хмурюсь я.

Мне не нравится, как он это говорит. И его лицо мне не нравится. Я смотрю на его мундир, украшенный военными эмблемами. И медалями. Звездами. И снова – парой маленьких бронзовых крылышек.

– Все эмоциональные состояния имеют нечто вроде спускового крючка. Мы нажимаем на триггер – и ты загораешься. Именно так это работает.

Он улыбается, но не ради того, чтобы я почувствовала себя лучше. Ему что-то нужно. Вот только я не понимаю, что именно.

Пока не понимаю.

Я всматриваюсь в крылышки, наверное, целую вечность и лишь потом отвечаю:

– Я не ружье.

– Я этого и не говорил. – Он снова улыбается.

– У меня нет курка.

– Отлично. Ты не веришь в то, что он есть. Это тоже полезное знание. – Он опять улыбается, постукивая пальцами по цифровой дощечке, и мне хочется ткнуть ею ему в лицо. – Давай поговорим о твоем ожерелье.

Ожерелье. Я засовываю крестик в карман:

– Нет.

– Со стороны Посла было весьма добрым поступком устроить так, чтобы ты его получила. Как думаешь? – (Я не произношу ни слова.) – В Тот День ты потеряла обоих родителей. Я видел это в твоем файле. И еще вот это.

Он чем-то щелкает на своей дощечке и поворачивает ее ко мне. Там, на экране размером десять дюймов я вижу фотографию своего дома.

Того, что когда-то было моим домом.

И того, что когда-то меня окружало.

Когда-то я видела фотографии этой комнаты. Снимки больших рук, держащих в воде маленькую меня, темноволосого розовокожего младенца, больше похожего на лягушку. Но на этом кадре младенца нет. Нет резиновой уточки. Здесь вообще нет людей, по крайней мере, их невозможно увидеть.

Я вижу лишь край брезента, прикрывающего тела, и то мне приходится очень пристально всмотреться в черное пятно в нижней части снимка. Пятно почти сливается с темным рисунком порванных синих обоев.

Я отвожу взгляд.

Мои глаза наполняются слезами, и я ненавижу себя за то, что позволяю им течь. Слезы обжигают, сползая по моему лицу.

– Это ведь твой дом, так? Там ты жила со своими матерью и отцом?

– И с моими братьями, – машинально уточняю я, прежде чем успеваю себя остановить.

Полковник Каталлус широко улыбается, и я понимаю, что сказала что-то не то.

– Ну разумеется. У тебя ведь было два брата, верно? Пепи и…

– Энджел, – говорю я, закрывая глаза.

Я вижу их перед собой, их грязные коленки и нестриженые волосы, как на фотографии, но не могу рассмотреть их лиц. Уже не могу. Там, где следует быть лицам, видны лишь пустые черные пятна. И такие же черные тени – над их головами, над нашим домом, над нашим городом. И точно такая же тень – над всем миром, тень, что упала на нас однажды и так и не растаяла.

Эти тени подавляют меня. Я не желаю больше их видеть. Я не желаю говорить о них. Я хочу, чтобы Бронзовые Крылышки замолчал.

Я должна его остановить.

Я должна это сделать, и я могу это сделать.

Я снова внимательно всматриваюсь в сидящего передо мной мужчину. Мысленно изучаю его, проталкиваясь мимо холода, который возникает там, где я его касаюсь. Это некая стена из чистого льда, но должно же быть внутри нечто живое, и я ищу трещинку, что-нибудь такое, что позволит мне пробраться внутрь.

Как я и подозревала, лед этот ненастоящий, это просто фасад, и он отступает, как только я сосредоточиваюсь. Один толчок – и бумажная кукла, которая скрывает его сознание, падает, словно осенний листок, словно снежинка.

Она улетает прочь, и я остаюсь наедине с уродливой истиной уродливого ума. С уродливой жизнью.

Я ощущаю, как проникаю вверх и вниз, мимо него, сквозь него… Он мал и испуган, он сжался в комочек. Он скользкий и закомплексованный. Внутри, когда я добираюсь до самой глубины, нет ничего. Пустое пространство с маленьким камушком, что катается туда-сюда, издавая дребезжащий звук, – и это там, где бы следовало быть чему-то другому.

Сердцу. Душе. Но там ничего нет.

Кроме меня самой в настоящий момент.

– Что ты делаешь? – В голосе полковника звучит удивление.

Я не отвечаю.

– Долория!

Теперь он предостерегает, но я не останавливаюсь. Я делаю то, чего никогда не делала прежде. Я нашла новое оружие и хочу его использовать. Я хочу поразить им полковника.

Я вижу лица его мертвых матери и отца. Его кошек. Он тайком покупает для них еду на рынке Блэкхоул.

Бутылка крепкого алкоголя. Пустое кресло.