Иллюзия любви

– И уроды, – подтвердила Сикуха, присаживаясь рядом, – прямо сил никаких нет. Едва дотащились до дома.

– Ага, – кивнула Никитишна, – сейчас немного отдохнем, да и пойдем себе понемногу – домой. Ну, если лифт, как всегда, не работает...

– А кто это, интересно, выворотил лавочку? – осведомилась Сикуха, доставая из толстого шерстяного носка окурок сигареты.

– Как это – кто? – усмехнулась Никитишна. – Ты и выворотила. Когда нас мусора ластали – кто схватился за спинку лавочки? Да так, что даже двое патрульных отодрать не могли? Тебя же едва вместе с лавочкой в воронок не запихали...

– Да? – удивилась Сикуха, – а я и не помню...

– Еще бы, – проворчала Никитишна, – нажралась ты, подруга, как свинья, надо тебе сказать...

– Можно подумать, ты лучше была, – огрызнулась Сикуха, затягиваясь сигаретой, – тоже мне пионерка нашлась...

Никитишна вздохнула и подняла глаза наверх.

– Утро, – неожиданно проговорила она, – птички поют. Щебечут, щебечут... падлы.

– Башка с похмелюги раскалывается – а они разорались, – проворчала Сикуха и выпустила из черных волосатых ноздрей две толстых струи сизого дыма.

– Дай дернуть, – попросила Никитишна, жадно косясь на тлеющий окурок.

Сикуха вчастую несколько раз затянулась и отдала совсем крохотный окурок подруге.

– Свои надо иметь, – заметила она.

– Свои?! – от возмущения Никитишна даже подавилась едким сигаретным дымом. – Ты что – не видела, как меня мусора шмонали? Все курево и вытащили! И бабки еще...

– Бабки и у меня сперли. – вздохнула Сикуха. – Надо бы поправиться немного, а не на что... Хоть бы червончик был. Тогда б можно – самогона по стопочке купить у деда Тараса в соседнем доме...

– Мусора – козлы, – однообразно высказалась Никитишна.

– И уроды, – добавила Сикуха.

Никитишна снова открыла почти беззубый рот, очевидно, для того, чтобы снова пройтись насчет поганых ментов, но вдруг осеклась и схватила свою подругу за рукав.

– Не лапай, не твое... – сердито отодвинулась от нее Сикуха, – чего ты?

– Гляди!

– Чего гляди-то?

– Вон там!

Сикуха посмотрела туда, куда указывала ей Никитишна и испуганно притихла.

– Тот самый фраер идет, – прошептала она, – с которого мы тогда бумажник сняли и мобилу... Может, он нас ищет? Давай-ка валить отсюда...

– Да чего ты забздела! – быстро-быстро заговорила Никитишна. – Видишь, он совсем кирной. Идет, головой мотает. Ничего вокруг себя не видит... Давай-ка у него пошарим по карманам – глядишь и найдем чего... Поправимся. А насчет того случая – не беспокойся. Он такой бухой был, что и не помнит ни хрена...

Сикуха не долго сомневалась.

– Ладно, – махнула она рукой, – смотри, он сюда идет. К нашему подъезду. Небось, опять к своей марухе прется...

Васик шел к подъезду, в котором было квартира Нины, нетвердой походкой. После Нининого поцелуя, мозг его словно застопорился. Васик едва мог видеть – очень мешала мутная пелена, маячившая перед глазами. Почему он шел именно туда, куда убежала от него Нина, он не знал. Должно быть, в его сознании отпечаталось это направление, как наиважнейшее – настолько значимое для самого Васика, что даже дурман зелья дяди Мони не смог стереть этого...

Двух старушек, сидящих на перевернутой лавочке, он не заметил бы вовсе, если бы они его не окликнули.

– Эй, милок! – ласково позвала Сикуха. – Подойди к бабушкам!

Васик остановился и покачнулся так, что едва не упал. Впрочем, приказание, он тут же исполнил, ведь его мозг – посредством адской мази – был запрограммирован на беспрекословное выполнение любой просьбы или приказа.

– Совсем бухой, – сказала Никитишна, обращаясь к своей подруге, – посмотри – не сечет поляны совершенно...

– Ага, – согласилась Сикуха, вглядываясь в ничего не выражающее лицо Васика, – труп. Точно. С таким и церемониться-то не надо.

– Ну так чего ты сидишь? – зашипела на нее Никитишна. – Действуй! Сейчас еще рано – никто не видит. Давай быстрее, а то народ на работу попрет!

– Опять – я? – возмутилась Сикуха. – А ты на стреме? На стреме-то на стреме, а кусок себе требуешь, как на равных. Оборзела ты на старости лет, Никитишна, вот что я тебе хочу сказать...

– Кончай базар! – хрипнула Никитишна. – Пока я по сторонам зыркаю – давай!

Сикуха проворно спрыгнула с лавочки, подбежала к бессмысленно раскачивающемуся из стороны в сторону Васику и молниеносно обшарила его карманы.

– Ни хрена нет, – сообщила Сикуха, – вообще ни копья. Даже сигарет нет.

Никитишна внимательно всмотрелась в лицо Васика.

– Да он же не пьяный, – проговорила она несколько удивленно, – он же вмазанный, причем конкретно. Вот сука!..

– Ага, – подтвердила Сикуха, отходя к лавочке, – гнида какая! Все бабки проширял, падла! Из-за таких, как он, и опохмелиться нельзя нормально...

Васик, не издавая ни звука, стоял на одном месте, слегка покачиваясь, словно тростник.

– А ну пошел отсюда!!! – заорала во всю свою похмельную мощь Никитишна. – Вали!

Васик развернулся на шестьдесят градусов и, пошатнувшись, побрел прочь.

– Во какой! – возмущенно квакнула Сикуха, – совсем ничего не соображает, падла...

– Урод, – прорычала Никитишна, совершенно выведенная из себя невозможностью как следует подлечить изъеденный похмельем организм, – чтоб ты сдох!

Последняя фраза, словно пуля, впилась в голову Васика. Ноги его подкосились и, шатаясь, он едва добрел до угла дома и надолго замер, упершись обеими руками в холодную кирпичную стену.

Запрограммированный на исполнение любого приказания мозг Васика начал потухать, как экран неисправного телевизора. Васика шатнуло в сторону, он едва устоял на ногах, но очередная судорога швырнула его на землю.

– Во торкнуло, – пробурчала Сикуха, поднимаясь с опрокинутой лавочки, – пойдем, Никитишна. А то этот ханурик ширевой в деревянный макинтош завернется, а на нас палево падет...

– Пойдем от греха, – согласилась Никитишна, и старухи, опираясь друг на друга, заковыляли вверх по подъездной лестнице.

Васик приподнял голову. Что-то осмысленно на мгновение появилось в его глазах. Но только на мгновение – через секунду он захрипел и желтая пена полетела с его губ.

Звякнуло где-то сверху открывающееся окно. Истошный женский визг вонзился в небо, а Васик, изогнувшись в смертельной муке, в последний раз открыл глаза и, прохрипев совсем тихое:

– Умираю... – уронил голову на сырой асфальт.