Илья Ильф, Евгений Петров. Книга 1

Кардонкль. Хулиганик. Директор.

Полны безумных сожалений.

Шляпа «Дар сатаны».

Кругом обманут! Я дитя!

Надо иметь терпениум мобиле.

Одинокий мститель снова поднял свой пылающий меч.

Пошел я к перукару, бывшему берберу.

Что же касается «пикейных жилетов», то они полны таких безумных сожалений о прошлом времени, что, конечно, они уже совсем сумасшедшие.

Я был на нашей далекой родине. Снова увидел недвижимый пейзаж бульвара, платанов, улиц, залитых итальянской лавой.

Зеркало, разбитое вдребезги. Зеркало, прогуливающееся по большой дороге.

Рассказ «Бабель».

Всё голо. Усилим методическую работу.

Бизони, Стерляди, Молдаванцев. Негус.

Холодные волны вечной завивки.

Лучшего пульса не бывает, такой только у принца Уэльского.

Привидение на зубцах башни.

Богемский граф Гаррах.

Лейб-пферд императорская.

В клубе. Там, где милиция нагло попирает созданные ею самой законы, там, где пьесы в зрительном зале, а не на сцене, диккенсовская харчевня, войлочные шляпы набекрень.

1931

И повар там повар, а не кузнец.

Жил на свете человек с короткими ногами. Он очень от этого страдал. Ему отрезало ноги, и он попросил сделать ему длинные протезы.

Голос певца, которому кидают в шляпу медные пятаки.

Этой брынзе только один шаг до качкавала. И этот шаг уже сделан.

Спец-вечер, где человек каялся в своих грехах.

Схема борьбы за свою жалкую жизнь. Кружочки. «Один кружочек уже заполнен». «А вот мы ей вскроем корни».

Кино. Встревоженные люди. Бормотанье. Что же будет? А кто его знает, что будет. Его надо в клинику отправить. Варфоломеевская ночь и Екатерина Медичи в колхозе. А где режиссер? Чистится!

Нужна склока. Иначе скучно.

Собралась там шайка-лейка.

Строй силосные башни, траншеи и ямы!

Нисхождение анекдота. В первый раз его приписывают самому высокому человеку в стране, а через день уже говорят просто — «один еврей».

Дом, где вскрывают корни.

Я родился между молотом и наковальней.

Сукно с золотыми гербами.

Самый маленький великан и самый большой карлик.

Максимов. Ресторан. Оркестр. «Малачи, грусть, мала-чи. Не тыронь старых иран».

Как дрессировался оркестр в 800 человек. Чернецкий на ступеньках. Наковальни с молотками. Наводнение. Солнце и лед. Ночь. Прожектора. Город и мир.

Сумасшедший бухгалтер. «Я помню все авансы».

Женщина-милиционер перед зеркалом. Каска. Лента. Перо.

Не зная, побил человека, которого обожал и которому поклонялся всю жизнь.

Королева ландшафта.

Пасьянсы. «Часы». «Косынка». «Королевский». «Могила Наполеона». «Докторский». «Картинная галерея». «Дамский каприз».

Выпьем мы за Смита

Смита дорогого.

Между строчкой вписано:

«Смита и Вессона».

Черные шинели, желтые ремни.

* * *

Он не знал нюансов языка и говорил сразу: «О. я хотел бы видеть вас голой».

Возьмем тех же феодалов.

В некоем царстве, в ботаническом государстве.

Холодный бал.

Садик самоубийц.

Королева обезьян.

Вы одна в государстве теней, я ничем не могу вам помочь.

Я не художник. Я начальник.

Толстовец-людоед.

Тыка и ляпа. Так медведи говорят между собой.

Кукла с лицом Елизаветы Петровны.

Чем дальше в лес, тем больше дров. Чем меньше дров, тем больше вдов. Чем больше вдов — тем лучше. Баба с возу — кобыле легче.

Он подошел к дяде не как сознательный племянник.

Бабушка совсем размагнитилась.

Кошкин глаз, полосатый, как крыжовник.

Большая бомба вроде тех, какими убивали губернаторов.

Пролетарский писатель с узким мушкетерским лицом.

Мы ничего не знаем, а он, может быть, отмежевывается. Или. напротив, сползает в болото, или скатывается.

Совсем не случайно. Это продиктовано всем развитием.

Тот час утра, когда голуби жмутся по карнизам.

Писатель подошел к войне с делового конца — начал изучать вопрос о панике.

Наш командир — человек суровый, никакой улыбки в пушистых усах не скрывается.

Левиафьян. Авгиев. Беков-Бельский.

Как сделаться праотцом.

«Общество распространения домашних знаний среди образованных женщин».

Организация бывших участников Севастопольской обороны.

С ног до головы я создана для любви.

Я тоже хочу сидеть на мокрых садовых скамейках и вырезывать перочинным ножом сердца, пробитые аэропланными стрелями. На скамейках, где грустные девушки дожидаются счастья.

Вот и еще год прошел в глупых раздорах с редакцией, а счастья все нет.

Удивительное превращение. Капитан и матрос. Буйный ветер нас мучит и гонит. Есть, капитан.

Почему когда редактор хвалит, то никого кругом нет, а когда вам мямлят, что плоховато, что надо доработать, то кругом толпа и даже любимая стоит тут же.