Илья Ильф, Евгений Петров. Книга 1

Это был день перемирия. Во все стороны маршировали карабинеры, офицеры с золотыми и серебряными эполетами, коваными перевязями. Гарибальдиец в красной суконной рубахе с голубым платочным поясом. Ренуар в старости.

Вечером мерцающие огоньки на окнах Палаццо Венеция и по карнизам памятника. Чуть мистично, как раз столько, сколько нравится.

Мы были в Ватикане, но не вошли. Закрыта на день Сикстинская капелла. Банковские мраморы и лифты, удобства международного отеля нового ватиканского входа.

Я вышел, когда магазины уже закрывались.

Я прошел на форум Траяна тем же путем, что и в первый день, когда мы только приехали, когда вечернее солнце пылало за колонной Траяна.

Зашел в церковь, там молча молились на коленях десятка три человек. Тишина и сиянье. Это на Корсо Умберто. Через несколько минут я ушел.

Манекены в Гранди Магазини. Очень хороши, особенно те, что немножко карикатурны. Толстяки, холодные денди, фаты, мужественный носач вроде Яши Бельского. Автобус подвез меня к Чиди. Я оказался у вокзала. Зала эмигрантов. Кирасир спит, держа золотую каску в руке.

Что было еще? Фонтан горел зеленой каймой.

Утро. Ватикан. Греческие мраморы. Комнаты Борджиа. Лоджии Рафаэля, капелла Сикстина, дворики, ванны.

Три колонны с карнизом — вот Рим.

Девушки посадили меня в поезд Рома — Венеция. <…> Ночь в вагоне. Томление бесконечное. Сидеть и спать.

Флоренция ночью. Пересекаем Апеннины. Утро, гребни, туманы. Суровое утро, когда надо ехать в шерстяном плаще.

Болонья. Электропередачи и устройства под открытым небом.

Феррара, Ровиго, Падова, Местре, все ушли с поезда, я почти один, еду еще одну «уна стационе».

Дождь в Венеции. Зеленый, нежный и прочный цвет воды, черные гондолы и сиреневые стекла фонарей.

Площадь св. Марка. Толстые, круглые, нахальные, как коты, голуби. Они слетаются на хлеб со всей площади, жадные, тупые. Ангелы с золотыми крыльями тоже похожи на голубей. Венецианское стекло. Венецианский трамвай, расписные причальные столбы с золотыми гербами и просто кривые палки. Гондольеры в черном.

Отъезд в Вену. Граница в Травизио. Деревушки в снегу под откосом. Фонари. Тишина. Снег.

Пепельный, спокойный город.

Венец — черный котелок, серое пальто, башмаки черные, воротничок и бритое лицо. О, эти франтоватые господа.

Плотные, огромные шоферы, вежливые, чистые опрятностью пожилого прорабоченного человека.

Мы едем в город. Привычная собака без очереди лезет в трамвай.

* * *

Мы идем в «Циганерин-келлер», в цыганский подвал, красный-синий. Цыганский оркестр и первая скрипка с вылезшими глазами. Оркестр играет беспрерывно, подходя к столикам. Тарелочка для денег музыкантам. Две танцорки и их кавалер. Служить, так служить. Владеть миром, так владеть. Все делается очень серьезно, без иронии, но и без холуйства.

Водка, салат с неразрезанной сельдью, шницель, опрокидывающий представление о шницелях.

Когда я пытаюсь восстановить в своей памяти…

Когда я вспоминаю…

Передо мной встает…

Конечно, мир безумен. Безумны нищие на улицах Вены, безумен порядок, всё безумно, и девушки в том числе.

…Железнодорожный ресторан, автоматы, средневеково украшенные, и третий класс, где поджаривают зад с необыкновенным усердием.

Опять ночь среди томящихся и корчащихся пассажиров. Вена — Инсбрук, Букс, Цюрих, Базель, Мюльгаузен, Бельфор, Paris-Est.

Инсбрук. Катятся тележки продавца газет, сладостей, кухни на колесах, а всего один пассажир. Альпийские высоты и луга.

Швейцария. Букс. Деньги.

Садики такие аккуратные, что похожи на кладбища.

Прейскурантская красота — нас не обманывали.

Цюрих. Цюрихское озеро, глянцевитое и спокойное. Грабеж в ресторане.

Базель. Индустрия. Сейчас же Франция. Толстоносый железнодорожник уже проверяет билеты.

Поезда на Страсбург и Дюнкерк и прочее. Прононс.

Букс. Пришли швейцарцы черные с зелеными кантами. За ними австрийцы в горчичных мундирах и плащах.

Базель. Моет стекла француз с трехцветной повязкой.

1935

От 2 до 5 он работал над собой.

Все в белых штанах, всем восемнадцать — молодость, оптимизм.

Ломка жанра.

Происшествия пора ввести и в область литературы.

Кино создало несколько прекрасных ораторов.

Дилетантизм.

Наш Саша рисует.

Лошадь? Табун.

Эх, горячие были денечки!

Есть блестящие места. Места есть, а произведения нет.

Директор первым долгом просит перенести действие в какое-нибудь другое место. Зачем — неизвестно.

Мало событий. Всё уходит на обыгрывание. Драматизм.

Лестница. Ничего не происходит. Само по себе красиво.

Смотрите, какой я гениальный.

Нет скромности.

Так не пишут стихов, так не изобретают.

Неся псевдотеоретическую чушь, такой человек хочет показаться новатором. В самом же деле он дилетант.

От дурака слышу.

У каждого режиссера есть желание взять самую высокую ноту.

Не надо тужиться.

* * *

Старики думают, что командир отчаянный злодей, но он тихий и застенчивый.

Командир хочет жениться, но, занятый интригой, не женится.

Она к нему равнодушна, но стоит ей узнать, что он кому-нибудь нравится, как она делает всё, чтобы его отбить.

Из вежливости лжет. Хочет показаться всем хорошим. Вскрытие делает на тараканах.